– Я приеду к двум. Спасибо вам большое, что уделили мне время. Я вас уверяю, что наша главная задача – выполнить все пожелания достопочтенного мистера Фарида.
Мукри поднялся и наставил на нее палец:
– Надеюсь, вы сделаете всё, что должно, – в противном случае я пожалуюсь вашему отцу!
Мистер Мукри не пошел провожать ее до двери. Это тоже было невежливо. Первин, раздосадованная, нагнулась, чтобы взять с полки свои сандалии. Посмотрела вниз и заметила одну вещь. За полкой находилась стена-джали из мрамора с ажурным геометрическим узором. За крошечными отверстиями она разглядела какую-то темную фигуру. Всмотрелась – фигура скользнула в сторону и исчезла.
Стены и окна с ажурной решеткой-джали всегда позволяли женщинам наблюдать за событиями, от участия в которых они были отстранены. Мусульманские архитекторы строили их специально, тем самым давая тем, кто оставался за сценой, доступ к происходящему.
Первин не разобрала, кому принадлежала фигура – даме, ребенку или слуге. Поняла одно: этот кто-то не хотел, чтобы его заметили.
Дороги до колонии парсов, Дадара, было всего-то полчаса, но Первин поездка показалась вечной. Ей не терпелось обсудить новости с отцом. Она надеялась, что у мистера Мукри не сложилось впечатления, что она станет уговаривать женщин внести в документы нежелательные ему изменения. Однако, заметив его авторитарность, она только укрепилась в мысли, что женщины должны четко понимать все свои права.
– Мой дом – вот тот большой желтый справа, с двумя дверями, – сообщила Первин Сирджиту, когда они свернули на Диншо-Мастер-роуд.
Когда машина остановилась перед оштукатуренным дуплексом Мистри, построенным два года назад, соседские мальчишки, игравшие в ближнем парке, побросали крикетные биты и примчались погладить редкостный автомобиль.
– Не трогать! Вы, идиоты, не видите, что это машина губернатора? – рявкнул на них Сирджит.
– А что Первин натворила – съела его, что ли? – не остался в долгу один из мальчишек.
Пересмеиваясь, мальчишки всё вились вокруг машины. Первин пожалела, что Сирджит так уж резок.
– Пошли прочь, а то физиономии в пюре расквашу!
Первин подняла глаза и увидела Растома. Ее старший брат, а с ним рядом Гюльназ смотрели сверху, перегнувшись через витые железные перила балкона на втором этаже – на этот балкон выходили окна их спальни и гостиной. Оба в халатах, длинные роскошные волосы Гюльназ не только распущены, но и не прикрыты.
Первин почувствовала укол досады. Шесть вечера, понедельник – а они прилегли отдохнуть! Можно подумать, молодожены, хотя женаты уже два года.
– Что там такое, Первин? – крикнул Растом.
– Подруга отправила меня домой на чужой машине. Будь ты приличным человеком, спустился бы и посмотрел.
Машина уже привлекла внимание нескольких юношей. Первин увидела Рахана Мехта с парочкой спутников – не парсов: на всех на них были кепки с эмблемой партии Конгресса. Отец саркастически называл их «бригадой освободителей».
– Это еще что такое? Ты почему ездишь на машине с государственной печатью на дверцах? Наверняка она принадлежит какой-то шишке! – напустился на нее Рахан.
– Сэр Дэвид Хобсон-Джонс – советник губернатора по особым делам, – с явственной гордостью сообщил ему Сирджит. – Губернатор Ллойд передал машину в его распоряжение.
– Официальная правительственная машина! – Рахан смерил Первин презрительным взглядом. – Нашлась тут лучшая подружка Джорджи.
– Иди сахара съешь, – ответила Первин, думая, что поездка, начавшаяся просто как мечта, превращается в откровенную неловкость. – Благодарю вас, Сирджит. Пожалуйста, скажите всем, как я признательна вам за услугу.
Сирджит отъехал, а Рахан все не отцеплялся:
– Любительница англичан! Неудивительно, что твоя родня строит эти дурацкие королевские ворота.
Речь шла об участии фирмы Мистри в строительстве «Ворот в Индию» в Аполло-Бандере. Первин подняла глаза и даже на расстоянии увидела, как лицо ее брата залилось краской. Покачала головой. Она внизу и полностью одета. Сама разберется.
Первин подступила к Рахану и его друзьям на расстояние в несколько сантиметров.
– Рада буду рассказать вашему сообществу о деятельности индийцев в Европе, в том числе и про мадам Бхикайджи Каму, которую посадили в тюрьму после того, как она выступила с речью о независимости Индии перед индийскими солдатами в Европе.
Молодые люди смущенно забормотали.
– Мадам Каме дорого обошлось ее выступление: ее лишили права вернуться на родину, – добавила Первин, глядя на парней с презрением. – Подумайте о ней на досуге, а заодно и о том, что свободы следует добиваться не оскорблениями, а общением с людьми за пределами своей общины.