«А что если эти яички под бабушкину гусишку подсунуть? Выведутся, поди-ко? Как бы только их в целости донести да не остудить?»
Вытряхнул из своего мешка хлеб, надрал сухого моху, набил им мешок да туда и пристроил три яичка. Больше-то взять побоялся, как бы не разбить. И то подумал, — много-то взять, бабушка скорее заметит.
Устроил всё да и пошёл вниз по реке. Про то и не подумал, что заблудился. Знает, что речка к Чусовой выведет. Подошёл маленько, слышит — ребята кричат да свистят! Тут Васютка и догадался, почему медведь убежал.
Известно, зверь и ухом, и носом дальше нашего чует, и человеческого голосу не любит. Услышал, видно, ребят-то да и убежал.
Откликнулся Васютка на ребячьи голоса. Скоро все сошлись, и Васютка рассказал ребятам, что с ним случилось. Ребята как услышали про медведя, так и заоглядывались, — вдруг выскочит, — поскорей зашагали к дому. В другой раз Васютка настыдил бы за это своих копейщиков, а тут не до того ему. Об одном забота — как бы в сохранности свою ношу донести.
У Васютки матери в живых давно не было. Всем хозяйством правила бабушка Ульяна. Старуха строгая, поблажки внучатам не давала да и на отца частенько поварчивала.
Первым делом на Васютку накинулась: где шатался? Ну, он отговорился:
— За мохом в лес ходил. Угол у конюшенки законопатить. Помнишь, сама тяте говорила, да он всё забывает. Я вот и притащил полный мешок. Только мокрый мох-то, подсушить его надо на печке.
И сейчас же на печь залез.
Бабушка ещё поворчала маленько, спросила — с кем ходил да почему не сказался, потом и наказывает:
— Ты потоньше расстели. По всей печке!
Васютке того и надо. Забился подальше на печь, вытащил лебединые яички, завернул их в тряпки, положил на самое горячее место, а мох по всей печке раструсил.
Как темно стало, шапку зимнюю надел, взял яички и полез к гусишке, которая на гнезде сидела. Та, понятно, беспокоится, клюёт Васютку в голову, в руки, а он своё делает. Вытащил из гнезда три гусиных яйца и подложил лебединые.
Гусишка и на другой день беспокоилась, перекатывала лапами яйца, а всё-таки чужие не выбросила. Бабушка подходила поглядеть, да тоже не разглядела, подивилась только:
— Какие-то яйца неровные. Которые больше, которые меньше! К чему бы это?
Васютка, знай, помалкивает, а чтоб улики не было, он вытащенные из гнезда яйца за городской тын выбросил.
Так оно и прошло незаметно. В одном не сошлось: гусиные яйца ещё ничем-ничего, а лебедята уж проклюнулись, запопискивали. Бабушка Ульяна всполошилась:
— Что за штука? До времени гусята вылупились! Беспременно это к мору либо к войне!
Гусь этих своих новых детей к себе не подпускает, и гусишка, как виноватая, ходит, а всё-таки лебедят не бросила. Зато Васютка больше всех старается. Прямо не отходит, поит их, кормит вовремя. Бабушка, на что строгая, и та похвалила Васютку перед старшими братьями:
— Вы, лбы, учились бы у малого, как бабушке пособлять! Гляди-ко, вон и моху притащил и за гусятами ходит, а вы что? Из чашки ложкой — только и есть вашей работы!
Братья знали, в чём штука, посмеиваются:
— Осенью, бабушка, по-другому не заговори!
Бабушка пуще того сердится, ухватом грозится, — уходи, значит, а не то попадёт.
К осени, и верно, обозначилось, что у Алёниных лебеди растут. Соседки подсмеиваются над бабушкой Ульяной: не доглядела, вырастила лебедей, а куда их, коли колоть за грех считалось. Бабушка — старуха нравная, ей неохота свою оплошку на людях показать, она и говорит:
— Нарочно так сделала. Принёс внучонок лебединые яйца, вот и захотела узнать, улетят лебеди али нет, если гусишка их выведет.
На Васютку всё-таки косо запоглядывала:
— Вон ты какой! Ещё от земли невысоко поднялся, а какие штуки вытворять придумал!
У Васютки своё горе. Два-то лебедёнка стали каждый день драться. Прямо насмерть бьются, и не подходи — сшибут, не заметят. А третий лебедёнок в драку никогда не ввязывается, в сторонке ходит.
Кто-то из больших и объяснил Васютке:
— Это, беспременно, лебёдка, а те, видно, лебеди. Пока один другого совсем не отгонит, всегда у них драка будет. Как бы насмерть друг дружку не забили!
Бабушка, на эту драку глядючи, вовсе взъедаться на Васютку стала, а он и так сам не свой, не придумает, как быть? Кончилось всё-таки тем, что один лебедёнок с реки не вернулся. Остались двое, — и драки не стало.
Утихомирилось ровно дело, а бабушка Ульяна пуще того взъедаться стала. Видишь, дело к зиме пошло, она и думает, сколько корму этой птице понадобится, а толку от неё никакого, если колоть нельзя. Ну, бабушка и давай лебедей отгонять. С метлой да палками за ними бегает. Лебеди тоже её не взлюбили: не тот, так другой налетит, с ног собьёт да ещё клювом стукнет.