— У тебя, Дениско, что? Спина болит?
— Нет, — отвечает, — спина не болит, а ни к чему мне это. Я, поди-ко, большой.
— А коли большой, — говорит Никита, — ступай в кабак. Выпей за моё здоровье хоть красного!
— Мне, — отвечает, — мамонька перед смертью наказывала: «До полной бороды в рот капли вина не бери, а дальше, как знаешь».
Никита удивился:
— Вон ты какой! На, не то! — и бросает ему сколько-то серебряных рублёвиков. Только Дениско их не поднимает да ещё говорит:
— Милостинку теперь не собираю. Вырос — свой хлеб ем.
Никита, конечно, разгорячился. Заревел на других ребятишек:
— Отойди в сторонку! Сейчас погляжу, какая у этого гордыбаки сила! Выхватил из-за пазухи пачку крупных денег и хвать ими перед Дениском. А тот, видно, тоже парнишко с норовом, говорит:
— Сказал — милостинку не собираю, а с собачьего бросу и подавно. Никита от таких слов себя потерял: стоит — уставился на Дениска.
Потом полез рукой за голенище, выволок тряпицу, вывернул самородку, — фунтов, сказывают, на пять, — и хлоп эту самородку под ноги Дениску, а сам кричит:
— Не хвастай через силу! Это ты у меня подымешь! — Ну, Дениско, — то ли он такой упорный пришёлся, то ли цены настоящей самородку не понимал, — не поднял. Поглядел только да сказал:
— Такой бы лапоток самому добыть лестно, а чужого мне не надо. Повернулся и пошёл. Никита опамятовался, подбежал, подобрал деньги и самородку и кричит Дениску:
— Тебе хоть что надо?
— Ничего, — отвечает, — не надо. Поглядеть приходил, как ты перед народом удачей хвастаешь.
Никите обидно, что парнишко его укорил, а смолчал. Маленько погодя кричит вдогонку:
— Дениско, воротись-ко!
А ребята подхватили:
— Дениско, переломись-ко! Дениско, переломись-ко!
Дениско ничего, подошёл спокойно. Тогда Никита и говорит ему потихоньку, чтоб другие не слышали:
— Ты, парень, прибеги-ко ко мне утречком, как вовсе трезвый буду. Может, я тебе скажу про мурашину тропку, а дальше сам за себя отвечай. Коли пустят тебя каменны губы, так салку нехитро на горячую, либо на мокрую отворотить. Тогда и лапотков добудешь.
— Ладно, — отвечает, — дядя Никита. Спасибо скажу, коли дорогу укажешь.
— Это, — говорит Никита, — не за спасибо, а за то, что жадности в тебе не видно. Давно такого присматриваю.
Поговорили так и разошлись, а больше им свидеться не довелось.
Жабрей после этого случаю сразу к себе на горушку уплёлся. Потихоньку шёл, вроде крепко задумался и про комаров в этот день голосянку не тянул. Видели люди, — он со старухой на завалинке сидел. Долго сидели, как молодожёны какие, и о чём-то судили, да дружно так. Деревенские прямо диву дались:
— Глядите-ко, Жабрей с Жабреихой наговориться не могут. Не иначе, перед смертью.
Шутили, конечно, а так оно и вышло. Наутро прибежал Дениско к Жабрею и видит — все двери полёхоньки, а в сенках и в избе всё в полном разбросе: кое опрокинуто, кое перевёрнуто, кое в щепы разбито. Посерёдке избы тяжеленный лом-черёмуха, а людей никого нет.
Дениско забеспокоился, побежал в деревню, рассказал, так и так, неладно у Жабреев. Народ, хоть с похмелья, сразу побежал на горушку. Стали разглядывать, как да что. По начальству дали знать. Ну, разобрать толком не могли. Одно видно — воевали тут крепко, в потёмках почём зря хлестали и в голбце рылись, а одёжу не пошевелили и обновы, как бросила их старуха в угол, тут и лежат. Крови не оказалось, и следов на земле около избы не видно. Место, видишь, плотик да камень, следов оно не держит. И то сказать, вся деревня сбежалась, что и было — всё затоптали.
Начальство, понятно, караул к пустому месту поставило и давай народ доспрашивать, кто что сказать мог.
На то выходило, что из деревенских завинить некого: кто в ту ночь вовсе без гач пьяный лежал, кто у других на глазах был. И на то намекали, что хитники из Кунгурки приходили, потому — тамошнего тайного купца подручников в деревне видели. Многие на того купца доказывали, как он не раз людей подговаривал за Никитой подглядывать. Только разве такого завинят, коли всё начальство им задарено!? На то повернули, что Дениско Сирота первый тому был подводчик. Ему, дескать, Никита деньги и самородку показывал, и не зря этот парнишко утром тут оказался.
Подлость, конечно, а взяли парнишка в острог, да и мытарили там сколько-то годов. Купца, значит, тем выгородили и будто своё дело сделали — виноватого нашли. Привычно им так-то вертеться было.
В деревне про Дениска скорёхонько забыли. Приисковый народ, известно, не больно на людей памятлив. Мало ли с кем случается сбегаться. Своих у Дениска не было, — кто о нём печалиться станет. А он сидит в остроге да думает — вот найдут Жабреев, и всё по правде откроется.