– Покажите, – даже для себя неожиданно твёрдо, как удар молота, сказал Астра несвойственным ему басом, но потом добавил уже более мягко: – Пожалуйста.
– Да ты никак из отряда? – переменился в лице феликефал, втянув ершистые, растрёпанные усы, запахнул полы пальто и в благоговейном ужасе отпрянул.
– Нет-нет, ну что вы! – с весёлой улыбкой замотал головой Астра, но торговец насторожился ещё больше. – Какой из меня отрядовец. Я теперь вообще… безработный. Позвольте мне взглянуть на кисть, – произнёс юный кинокефал и протянул ему руку ладонью вверх.
Торговец снова воровато оглянулся, тем же манером выудил из-за пазухи кисть и положил кинокефалу на ладонь. Астра оценивающе, со взглядом знатока, присмотрелся к ней, повертел в пальцах и так и эдак, взвесил в руке, закрыл небрежно покрытой лаком ручкой кисти солнце, погладил серебристую обойму, потёр между подушечками похрустывающие волоски пучка, задрал голову, высоко поднял брови и вынес свой вердикт:
– Ну смотрите: у обоймы обжим никуда не годится, она расшатана, а это значит, что малахитовая кисть вскоре рассыплется на составные части. И если не из-за обоймы, то из-за стержня уж наверняка – он сильно смещён к нерабочему концу ручки, и спустя какое-то время она просто-напросто расколется напополам. А выпадение стержня чревато, ой как чревато! Да и кто в наши дни изготавливает ручки из дерева? И последнее, скажите откровенно: волоски, из которых составлен пучок, – они, простите, не от вас взяты? Не подумайте, волос рыси идеально подходит для пучка, но волос собран… как бы выразиться помягче… не из того места. Из чего делаем вывод: малахитовая кисть собрана на коленке, кустарным, так сказать, способом.
– Нет, ты точно из отряда! – вздрогнул торговец и распахнул пальто – на подкладке на петельках висело множество малахитовых кистей на любой вкус, как листья на дереве. – На, забирай все! – он сгребал их и передавал ошарашенному кинокефалу.
– Где вы взяли столько малахитовой травы? – спросил Астра, прижимая к груди букет из кисточек.
– Знать не знаю! – задыхаясь, выдал рысь-феликефал. – Мне… мне подбросили!
– Говорю же вам, я не из отряда! – твердил Астра. Торговец с неторопливо рассеивающимся недоверием взглянул на него. – Я работаю… работал на фабрике по производству малахитовых кистей. Инженером.
– Чего ты мне тогда голову морочишь? – обозлённо бросил рысь-феликефал, отбирая у него кисти.
– Ничего я никому не морочу! – обиженно произнёс Астра. – Вы первый начали: отрядовец, отрядовец! Я просто законопослушный гражданин и не привык нарушать законы! – и, осмелев, выкрикнул, выбросив руку: – Убирайтесь отсюда, пока я в самом деле не позвал отряд!
Глаза торговца налились кровью, в руке у него блеснул нож. Торговец схватил Астру за грудки, приставив зубчатое лезвие к его горлу, легко приподнял кинокефала над землёй и прорычал:
– Ещё раз ко мне сунешься – пеняй на себя. А позовёшь отряд, так я тебя найду и шкуру спущу, понял?
«И, как назло, никого рядом, неоткуда ждать помощи… И город сегодня как-то необычайно пуст», – промелькнуло в голове у перепуганного до смерти кинокефала. Он сжался, как звезда, и, как самое уязвимое, прикрыв глаза, дважды или трижды кивнул.
Рысь-феликефал опустил его, вручил в руки коробку, жёсткой, до синяков под шерстью, хваткой взял кинокефала за плечи, развернул и с силой толкнул. Астра пустился наутёк, не оборачиваясь, не заметив, как вернулся туда, откуда пришёл, – к развилке.
«Пойду-ка я по другой тропе. Тем более через липовую аллею я хожу нечасто. И нет лучше средства взболтать обыденность, чем пойти другим путём. А мне, как никогда, требуется её взболтать».
Укрывшись в умиротворяющей тени могучих тополей, кланяющихся друг дружке кронами, Астра унял сердце и неспешно побрёл под ними. Шушукала листва, лёгкий ветерок будто невидимой рукой утопал в его белой с серебряным отливом шерсти. Растворяясь в прохладе, юный кинокефал любовался, как в ещё сырой от росы траве жёлтыми огоньками искрятся одуванчики, и тут его взгляд зацепился за лежащий посреди дороги чёрный ком, похожий на брошенную кем-то шубу. «Но какая шуба в начале лета?» – подумал он и ускорил шаг, а потом, когда, наконец, разглядел, что чёрный ком дышит, на всех парах бросился к нему.
Астра упал перед комком на колени, поставив коробку между ног: на боку лежал без чувств чёрный пёс – недееспособный. Так называли тех, кто ходил на четырёх лапах, но обладал разумом и речью, как и все кинокефалы и феликефалы. Как ковшом, чёрный пёс черпал пастью воздух; грудная клетка размеренно и с заметным усилием поднималась и опускалась, поднималась и опускалась. На шее, скованной похожей на застывшую карамель коркой, сосульками свисали зелёные кристаллы: одни длинные, другие короткие, третьи вырастали группками, четвёртые – поодиночке. Кристаллы переливались на солнце гранями, а внутри них кто-то словно заключил тускло мерцающий огонёк. Пёс был одет в коричневую кожаную курточку и кожаные штанишки. Усы у него вились, как бараньи завитушки.