Астра опустил глаза, подумал и с печальной улыбкой ответил:
– Нет.
И мимолётно, украдкой взглянул на Агнию. Та его взгляда не заметила – копошилась вилкой, а почему-то не ложкой, в кусочке торта, поваленного набок на блюдечке, подпирая голову рукой.
– Да ты, никак, шутишь? – выкатил глаза и раззявил пасть Репрев.
– И опять я скажу – нет: не шучу, не глумлюсь и не издеваюсь, – мирно ответил Астра и, пожелав вернуть разговор к пентагонирисам, сказал: – А вот что мне известно про нектар: если его много выпьешь, утром на тебя нападёт смертельная тоска.
– А так мы по чуть-чуть, – рассудил Репрев – и не поспоришь.
Пили, ели. Дали попробовать Астре нектара и, затаив дыхание, с научным интересом наблюдали, как пойдёт. «Сладко до тошноты», – резюмировал Астра, высунув язык, и попросил Умбру поделиться его холодным молочным чаем, который ему заварила Агния вместо нектара. Все покатились со смеху.
Потом выклёвывали, сложив по два пальца в некое подобие клювов, гранатовые зёрна. Расплетали плетёнку, правда, со странной неохотой, ленью; но тесто – какое же это было тесто! – во рту таяло. Умбра заполнял скоро пустеющие градусники, с ложечки кормил Репрева тортом, горстями сыпал ему в пасть зёрнышки граната, разворачивал фантики и клал ребристую конфету ему на язык.
– Жизнь бы отдала за конфеты – страсть до чего люблю! – призналась Агния и потянулась к вазочке, доверху наполненной сладостями в самоцветных шероховатых обёртках.
– А как же апельсины? – крякнул Репрев, чуть не подавившись долькой.
– А без апельсинов – и жизнь не жизнь.
Добрались и до них. Нож Умбре Агния не доверила, поэтому чистила апельсины сама – шкурка с оранжевых шершавых боков снималась свободно, и носы щекотал солнечно-сладкий с дразнящей кислинкой аромат. Все не спеша посасывали дольки, наслаждаясь драгоценными мгновениями, а потом похрустывали кожуркой с косточками. Хорошие, значит, попались апельсины!
– Это у тебя бабочка или стрекозка, не могу разглядеть? – спросил Астра, указывая пальцем на грудь лисицы-кинокефалки, где на цепочке висели золотые часы, а в них, под стеклом, невесомые мозаичные крылышки вместо часовой и минутной стрелок.
– Бабочка это, – ответила Агния, прожевав последнюю дольку и обтерев влажные от сока губы салфеткой. – Подёнка. Живёт лишь день, а потом умирает. Однажды утром папа нашёл её на подоконнике и решил сделать эти часы, – она сгребла их с груди и вцепилась в выпуклое твёрдое стекло тёплым взглядом. – Отца уже давно нет, а память о нём всегда со мной. Он у меня изображал малахитовыми красками дома – да какие дома, целые дворцы!
– А чем ты занимаешься, Агния? – спросил Астра и снова попросил у Умбры отпить его молочного чая – в горле першило от приторной сладости нектара. Репрев хрюкал от смеха.
– А ты как думаешь, Астра? – вопросом на вопрос ответила Агния, залпом осушая градусник до дна.
– Наверное, как и большинство в нашем городе: трудишься или на фабрике по производству малахитовых кистей, или в цехе по изготовлению малахитовых красок, а может быть, пошла по стопам отца и тоже изображаешь роскошные дома? – с сомнением в голосе предположил Астра, почувствовав в вопросе подвох.
– Не-а, – покачала головой Агния. – Не угадал, всё мимо: ни первое, ни второе, ни тем более третье. Для первого и второго у меня терпения не хватит – терпеть не могу монотонный труд. А чтобы изображать дома, у меня нет образования.
– А какое у тебя образование? – полюбопытствовал он, отхлебнув ещё немного молочного чая из чашки Умбры.
– А никакого, – непосредственно ответила она. – Если ты о бумажке спрашиваешь. Я сама себя образовала. А работаю я где? Да нигде! Я творю, я – уличный художник. Может быть, ты даже видел меня, но не обращал внимания: меня частенько можно встретить на аллее Семи художников.
– Если бы увидел, то обязательно обратил, – засмущался Астра от своих же слов. В душе от пентагонирисового нектара творилась сущая благодать.
– А я сторожу склад с малахитовой травой! – хвастливо сказал Репрев.
– Так нечего же больше сторожить? – улыбнулся Астра.