— Так тебе нравится Малакай Лорд, потому что он идеальный способ позлить твою мать?
— Именно! С Малакаем я могу восстать против нее, а она не сможет отвергнуть его, потому что он ее спаситель!
— Ты ужасный человек.
— Ты понятия не имеешь, как мать может сводить тебя с ума... черт! Прости!
— Ничего.
Я рассмеялась, хотя это было не очень смешно. Но я не хотела, чтобы она чувствовала себя неловко, поэтому сменила тему.
— Мне нравится твой план. К тому же, это отличная история, Ли-Мей. Красивая женщина в поисках любви в современном мире. Мать, которая желает, чтобы эта любовь пришла из их корней. Мужчина, который спасает их обеих. Одной — жизнь, другой — сердце.
Я бы определенно прочитала такое.
МАЛАКАЙ
— Да, Альфред? — ответил я, положив телефон на кухонную столешницу из бронзового гранита, и взявшись за нож, чтобы открыть последнюю коробку.
— В обычной ситуации, я бы тебя послал, но... — Он закашлялся, и это не был обычный кашель, это был кашель, который заставлял людей съеживаться от его звука, потому что они понимали — это больно.
— Ах... черт бы побрал этот кашель! Прости, на чем я остановился?
Я положил нож и поднес телефон к уху, вместо того, чтобы говорить по громкой связи.
— То есть ты не собираешься меня дапошелтыслать?
— Ты же осознаешь, что нет такого выражения в общепринятом языке. Фактически, я не уверен, что такое слово вообще существует.
Мне многое нравилось в Альфреде Ноэле, и до этого момента я предполагал, что его непосредственность равномерно проявлялась во всех аспектах его жизни. Но сейчас я осознал, что он, как и все остальные, был достаточно уверен в себе, чтобы быть смелым и прямолинейным по отношению к другим, но недостаточно, чтобы быть честным с самим собой. Я не знал, как лучше высказать то, что мне хотелось, поэтому решил промолчать.
— Знаешь, оказывается, твое молчание может быть еще более раздражающим, чем твое обычное поведение.
Я ухмыльнулся и подошел к окну.
— Я наконец-то закончил переезд.
— Наконец-то? Ты уехал всего три дня назад. И я нанял грузчиков. Ты хоть что-нибудь распаковал?
— Я не инвалид, Альфред. Чтоб ты знал, я сам распаковал кофеварку.
Ну, в общем-то, я был в процессе ее распаковки, но ему не обязательно знать об этом. Я взглянул на зеленые деревья, которые окружали дом со всех сторон, и был несколько разочарован отсутствием других цветов, хотя фактически уже было начало осени.
— Из всех мест, почему именно Монтана?
— Это был последний штат, который пришел мне на ум, — сказал я ему. — А теперь, когда я знаю, кто она и где она... я свободен выбирать любой часовой пояс.
— Ты уверен, что Ли-Мей — это она?
— Да.
Мне не нужно было раздумывать об этом. Связь, которую я почувствовал, когда мы почти соприкоснулись, не оставляла сомнения. Это была она.
— Это имеет смысл... то, как мы встретились вновь. Невероятное стечение обстоятельств, которое могло бы стать отличным началом для нового романа, и я, в момент слабости...
— Человечности, — поправил он.
— Все же слабости.
Человечность, возможно, была причиной того, что мы совершали одни и те же ошибки снова и снова.
— Это жуткое клише — я спасаю мать женщины, которая не просто работает в издательстве, для которого я пишу, но, более того, работает в команде, которая занимается моими книгами и, таким образом, способна выяснить мое местоположение. И, возвращаясь к ее матери, мы по счастливой случайности сталкиваемся в дверях больницы, когда я спешу уйти, а она спешит войти... именно так начинаются трагедии.
— До тех пор, пока ты не решил уехать в Монтану?
Я кивнул, хоть он и не мог меня видеть.
— До тех пор, пока я стараюсь не влюбиться в нее вновь, и пусть горы, реки и леса между нами помогут мне в этом.
— Ты же в курсе, что в этом времени у людей есть самолеты?
Я закатил глаза, садясь в кремовое кресло.
— В обычной ситуации, я бы тебя...
— Не смешно.
И хотя его ответ был действительно забавным, я не мог больше откладывать этот разговор, щадя его.
— Сколько тебе осталось, Альфред?
Тишина.
— Я был доктором в четырех из множества моих прошлых жизней. Я знаю, что этот кашель — не просто кашель.
Он фыркнул.
— Четыре из тысячи — не самая лучшая статистика.
— Сказал человек с туберкулезом в эпоху современной медицины.
И снова тишина. Я не возражал против тишины. Вообще-то, тишина была для меня даже предпочтительнее, она означала, что я могу ждать, пока он не повесит трубку или не заговорит.