— Доктор, что с ним, это малярия?
— Девушка, сначала надо сделать анализ крови! Пока симптомы таковы, что болезнь может оказаться любой из двух десятков лихорадок, которые мне пришлось здесь увидеть!
— Так дайте же ему какое-нибудь лекарство!
— Единственное, что я мог ему дать, моя милая, это жаропонижающее и средство от головной боли! Лаборант появится на работе только утром! До этого придется потерпеть: если сейчас ввести ему что-нибудь сильнодействующее вроде делагила, мы так и не поймем, малярия это или, скажем, желтая лихорадка!
— А если жаропонижающее не подействует? Ведь у него уже сорок!
— Лаборант появится через четыре часа, тогда и посмотрим! Ничего, парень крепкий, спортивный, заболел в первый раз, должен выжить!
Начавшийся вдруг шум был такой интенсивности, что Лейтенант невольно огляделся вокруг. Поскольку Циркус Максимус первоначально предназначался для проведения еще одной любимой забавы римлян — скачек, он имел несколько вытянутую форму, напоминавшую современный футбольный стадион.
Посреди посыпанной песком арены возвышался некий каменный гребень, по-видимому, служивший для гоночных колесниц естественным ориентиром во время соревнований. Лейтенант, которому начинало нравиться участие в этом довольно интересном кошмаре, решил напрячь замутненный токсинами плазмодиев мозг и понять, почему его поединок происходил в этом, гораздо более старом амфитеатре, а не в знаменитом Колизее.
В этот момент шум многотысячной толпы принял несколько иной характер, и новоиспеченный ретиарий попытался понять суть происходящего. Сделать это оказалось не так уж и трудно. Метрах в пятидесяти от себя он увидел императорскую ложу, в которую, по всей видимости, в сопровождении ярко одетой свиты зашел ее хозяин в пурпурной тоге. Толпа взорвалась восторженными криками:
— Слава тебе, о Неро Клаудиус Цезарь Друзус Германикус, великий и несравненный!
— Приветствуем тебя, потомок Цезаря, продолжатель его великих дел!
— Долгих лет тебе, император, и твоей жене Поппее!
Что ж, все в малярийном кошмаре советского офицера стало на свои места. Действительно, Колизей построил позже Веспасиан Флавий. Тот самый, который был таким неотесанным неучем, что умудрился уснуть на представлении самого Нерона. В результате преторианцы-телохранители с позором вышибли его из театра. Ведь, как было известно всему двадцатимиллионному населению империи, Нерон ценил свое актерское дарование и жаждал соответствующей славы гораздо больше, чем, скажем, лавров покорителя Востока. Поэтому, когда через пару лет к Веспасиану прибыл гонец с приказом о назначении командующим в мятежную Иудею, он подумал, что его пришли арестовывать. Десятилетие спустя этот основоположник династии Флавиев, бывший хорошим генералом и неплохим администратором, но в то же время не обладавший харизмой своих предшественников, решил завоевать симпатию плебса с помощью строительства нового амфитеатра по последнему слову тогдашней науки и техники. Сразу скажем, что повысить свою популярность таким затратным способом ему удалось в гораздо меньшей степени, чем подавлением восстания евреев. Лейтенант удивился бы, узнав, что вышеупомянутая историческая личность в данный момент в компании еще одного будущего императора — совсем еще молодого Тита — с дружелюбным одобрением разглядывала его ладную фигуру в набедренной повязке.
Нерон устроился в своей ложе и величавыми кивками головы с густыми светлыми волосами отвечал на искренние восторги черни и гораздо менее сердечные приветствия знати. Распорядитель игр решил продолжить шоу и, видимо получив какой-то знак от императорской свиты, объявил следующий номер:
— Ретиарий против секутора!
Толпа вновь взревела от восторга. Секутор — классический противник ретиария — был идеально оснащен для боя с ним. Так же закованный в броню, как и скопированный с греческого пехотинца-гоплита хопломах, он имел одно важное отличие. Все его доспехи делали идеально гладкими, без всяких украшений и выступов — чтобы затруднить ретиарию использование его сети. Даже шлем появившегося на арене гладиатора был абсолютно круглым, с двумя дырками-бойницами, сквозь которые холодно смотрели голубые глаза северного варвара-тевтонца. Забеспокоившийся было Лейтенант вдруг вспомнил, что он бредит и, философски подумав, что уж в кошмаре-то с ним ничего плохого произойти не может, вступил в очередной бой. Очень скоро, побегав вокруг своего противника и пощупав его оборонительные рубежи, он понял, что, даже будучи закованным в броню, тот обладал гораздо более проворными ногами, чем ветеран-фракиец. Без лишних, способных утомить его движений, без оскорбительных криков тот мгновенно использовал любую возможность, чтобы повредить сеть или попытаться отсечь мечом от древка металлический наконечник трезуба. Это ему, впрочем, пока не удавалось. В какой-то момент секутор решил, что достаточно усыпил бдительность своего юного противника. Он сделал внезапный выпад, отразив щитом удар трезубца и попытавшись направить лезвие короткого, но острого испанского меча в шею Лейтенанта. Лишь быстрые ноги, выработанная занятиями каратэ реакция и закованная в доспехи рука спасли нашего бредящего героя от возможно смертельного удара. Публика приветствовала это неожиданное развитие событий громкими криками. Ей уже надоели скучные топтания двух бойцов друг вокруг друга. Все они, включая женщин и даже первых христиан, пришли сюда увидеть кровь, а ее-то сегодня пока пролито не было.