— Несерьезно, — сгрубила Вера. — Я о деле.
— Ничего не поделаешь, придется вам поворошить бумажки с нами, бездельниками.
Вера ушла возмущенная и в этот вечер не стала сидеть над опостылевшими заключениями, пошла побродить по городу.
Он был большой и страшный. Война выколола глаза домов, вырвала двери, снесла крыши. Наскоро ремонтировались уцелевшие здания, и они становились почти сплошными стенами. Окна закладывали кирпичом и белили. Не было стекол, не было досок, не было железа, но были люди. Они возвращались на свои пепелища, и с ними возвращалась жизнь. Уже работал кинотеатр, открылась библиотека. Однако ходить в кино одной было малоприятно, и все следующие вечера Вера опять сидела в прокуратуре над заключениями. Вместе с ней работала следователь Пригородного района Мария Шумилина. Эта маленькая крепышка нравилась Вере. Деловитая и говорливая, Мария умела работать, и Вера присматривалась к ее стилю. Мария выбирала самые толстые дела, Вера — наиболее срочные. Мария смеялась:
— Срочные сама Кочерга рассмотрит, а до толстых охотников не бывает, так я их пожалею.
— Бесполезная трата времени, — уныло листала очередное дело Вера.
— Не согласна, людей, конечно, не видно, но сколько нарушений, ужас! Главным считаю неправильную квалификацию преступлений.
— А суд для чего?
— Судьи ошибутся, это пострашнее, там уже действует автоматика.
— А обжалование?
— Не всякий обжалует, и решенное дело труднее рассматривать, а человек уже осужден.
— Стоит подумать.
И все же Веру не привлекала эта работа. Хотелось к людям, к живому делу.
Вечером, когда они с Марией уже собирались уходить, без стука вошла Исмаилова и тяжело опустилась на стул у стены. Худые ее пальцы дергали ворот блузки, побледневшие губы кривились.
— Что случилось, Софья Сулеймановна? — засуетилась Мария. Вера распахнула окно, Мария наливала воду. Исмаилова отстранила стакан с водой и сказала осевшим, хриплым голосом:
— Стрельников арестован.
— Саша! Он же наш лучший следователь… за что же? — шепотом спрашивала Мария.
— За родителей. Скрыл, что работали на немцев.
Вера замерла. Тягостное чувство одиночества охватило ее. Точно стена выросла вокруг, не давая возможности свободно дышать, видеть, двигаться. Там, за этой стеной, прозвучал голос Марии:
— Но кому это нужно было?
— Нашлись, как видите…
В эту ночь Вера долго думала о Стрельникове. Она не знала и даже не видела его. Мария как-то рассказывала, что этот молодой парень имеет больше десяти наград и поощрений и ни одного взыскания. «А ведь это чудо, работать семь лет без взысканий», — не без зависти сказала тогда Мария. Кто он на самом деле, этот Стрельников? Почему скрыл? Ну, арестован, а дальше?
Утром шла в прокуратуру невыспавшаяся и взбудораженная. Скорее бы домой, подальше от всей этой суеты и ненужных ей предзнаменований. Посредине дороги центральной улицы вели пленных немцев на работу, разбирать кирпичные завалы. Они шли, громыхая деревянными подошвами, переговариваясь, напевая. Вид их был явно не унылым, а с пустым животом не засмеешься. Один из них, рослый, темноволосый, помахал Вере рукой. Да, эти не боялись ничего, война у них позади, теперь только ждать. Ждать, когда добьют их менее удачливых соотечественников. А потом этих вернут домой, и жизнь их наладится. Веселые, здоровые лица пленных раздражали Веру. Может быть, она и не права, но уж слишком с ними нянчились. Так трудно уйти от сопоставления: полные надежд разрушители на развалинах города…
В Песчанск ее так и не отпустили, пришлось ждать экзаменов. Наступил наконец и этот день. В другое время она наверняка посмеялась бы над страхом опытных следователей перед несложными зачетами, но сейчас только злили их испуганные лица и желание оттянуть «страшный» миг.
— Это не страх, — оправдывалась Мария. — Просто неудобно оказаться слабее теоретически, чем практически.
Вера пошла первой. Экзамены проходили торжественно. На столе красная скатерть; развернутое знамя под портретом Дзержинского. За столом все начальники отделов и сам Нестеров, прокурор области. Он сидел неподвижно, полуприкрыв глаза, его коричневатое, нездоровое лицо было бесстрастно, точно все происходящее не занимало его, возможно, это так и было.
Вере задали несколько общих вопросов, и Исмаилова кивнула, отпуская ее. Тут приподнялся со своего места лысоватый толстячок и, взмахнув розовой ладошкой, остановил Веру.
— Прошу прощения, Софья Сулеймановна, — слегка поклонился он в сторону начальника следственного отдела. — Хочу задать несколько вопросов… товарищу… мм… Ивановой.