Смирнова затянулась из козьей ножки и спрятала глаза за клубами дыма.
— Такая маленькая, сморщенная старушка, а сколько смелости!
— А вы не боялись?
— Головными болями мучилась от страха…
— А как же с Усковой?
— Если бы не любовь к коменданту, работала бы со мной.
— Значит, личное ей оказалось дороже?
— Это так, слабая она была.
Смирнова закуталась в теплый белый платок и, уходя, пригласила:
— На Новый год прошу ко мне, будут только свои.
— Кто же? — насторожилась Вера.
— Лучинниковы, Шарапов, Черняк. Жени не будет, поехала к мужу в госпиталь, он ранен. Марк дал ей пропуск, такой славный.
Вера улыбнулась. Все у Смирновой хорошие да славные, даже Марк Франкин, этот тихий пьяница.
— Обязательно буду, — пообещала Вера и сдержала слово.
Накануне Нового года Вера осмотрела свои платья и пришла к грустному выводу, что идти ей не в чем. На помощь явилась Анюта. После ночи, проведенной в милиции, Глушков притих, а выпив, заваливался спать. Анюта не могла нахвалиться своей спокойной жизнью. Она порылась в Верином чемодане и предложила:
— Давай переделаю это желтое платье.
Вера усомнилась, когда же она успеет? Но Анюта сделала вовремя и теперь любовалась своей работой.
— Да ты красавица! — ахала она.
Вера отмахнулась, торопливо заплетая косы.
У Смирновой все были уже в сборе. Просторная полупустая квартира хорошо протоплена, от елки, поставленной в углу, — густой смолистый запах. Белая скатерть, рюмки и даже пирог! От всего этого повеяло давнишним полузабытым счастьем. Когда-то она сама накрывала праздничный стол, а отец, веселый, чуть-чуть хмельной, разрезал сладкий пирог так, чтобы незаметно выгадать кусочек для нее, побаловать раньше срока…
За столом Вера оказалась рядом с Лучинниковым, а к пустующему стулу слева Смирнова подвела… Жукова!
— Верочка, рекомендую моего молодого коллегу, — сказала она, но Жуков торопливо перебил:
— Мы давнишние приятели с Верочкой.
— Тем лучше, — Смирнова улыбнулась и отошла.
— Какая вы сегодня светлая, милая, — усаживаясь к столу, Жуков не спускал с Веры своих простодушных серых глаз.
Потом он осмотрел стол и предложил:
— Воздадим дань пирогу и водке!
И Вере, как каждый раз при встрече с ним, стало просто и легко. А за столом кричали Шарапову:
— Семен, Сеня, Семен Иванович! Открывай Новый год! Пора!
— Зинуша, гони старый год вон! — командовал Шарапов.
Зина Лучинникова, возбужденная, румяная, схватила веник и, распахнув двери, азартно выметала старый год за порог.
Шарапов наполнил рюмки скверной водкой, и приготовился «толкать речь», но ему не дали. Шум, смех, чуть не прослушали бой Кремлевских курантов.
— С Новым годом, Верочка! — Жуков придвинул свою рюмку к ее и слегка обнял Веру другой рукой. — Этот год будет у нас необыкновенным.
— Почему?
— Вот увидите. Ну, выпьем за счастье!
— И мир!
— И победу!
Потом много танцевали, пели, играли. Вера устала. В столовой было накурено, жарко и слишком шумно. Улучив минутку, она проскользнула в спальню Смирновой, немного передохнуть, поправить прическу, и в полутемной комнате наткнулась на Черняка. Он стоял на коленях, прижав голову к груди сидящей на постели полной женщины. Вера попятилась, женщина засмеялась, и Черняк, не выпуская ее из рук, обернулся.
— Уйди, Сергевна, — хрипло сказал он.
Вера вышла, схватила чье-то пальто и отворила дверь на улицу. Черняк везде бывал один, жена его, немолодая простая женщина, всегда оставалась дома. Он объяснял своим товарищам:
— Нескладная у меня баба, а бросить положение не позволяет.
И она растила детей, вела хозяйство, а Черняк чувствовал себя холостяком, как только выходил за порог своего дома. Может, он и прав, но что-то было в этом неприятное и обидное за него, такого уверенного, энергичного.
Холод пробрался к ее разгоряченному телу, поеживаясь, Вера смотрела на искристый снег, голубые тени, окутанные пушистым инеем деревья. Хорошо-то как, воздух колючий, свежий. Дверь скрипнула, и рядом с Верой встал Жуков. Осторожно взял ее руку.
— Холодная, — он нагнулся, стал дыханием согревать ее руки и поцеловал.
— Нет, нет. — Вера испуганно вырвала руки и, оставив на крыльце сползшее от резких движений пальто, убежала.
В столовой Смирнова играла на рояле «Русскую», а Шарапов, красный, потный, в расстегнутом кителе, выплясывал перед Зиной Лучинниковой. Вот пошла и Зина, плавно, гордо держа русоволосую голову, выводя руки перед высокой грудью. Потом притопнула и закружилась, да так лихо, что все захлопали. Лучинников с пьяной откровенностью похвастал: