Патрульный продрог и отсырел, пока стоял тут, ожидая наряда, и еще ему почему-то было страшно. Он много чего повидал в жизни и причины своего страха не понимал.
– Ладно, – лейтенант спрятал пропуск в планшетку. – Думаешь, по пьяни он? Сам?
Тени черных веток метались по лицу мертвого, отчего казалось, что тот гримасничает. Вдалеке, внизу, в черной мешанине воды и неба надрывался ревун.
– Может, и сам… – Патрульный пытался раскурить сырую сигарету. – А только, ежкин кот, трудно представить, кем надо быть, чтобы так исхитриться. То есть… Ну, следака надо вызывать. Ты только погляди, Палыч…
Он отбросил сигарету, которая, упав в лужу, зашипела и погасла, и посветил фонариком. Лейтенант, всмотревшись, ошеломленно покачал головой.
– Йопт, – потрясенно проговорил он, – что это у него с ногами?
– Ты зря постриглась, золотко, – сказала Катюша, доброжелательно глядя на Розку, – тебе не идет.
Розка молча скрипнула зубами.
Делать было совершенно нечего, замечательная «Ятрань» так и стояла под чехлом, снаружи сиял торжествующий солнечный день, отчего стало видно, что стекло в окне мутное и пыльное. Вообще, подумала Розка, когда погода плохая, здесь даже уютно, а когда солнце, сразу видно, что беспорядок и комната нежилая, все эти чашки со следами заварки, эти поцарапанные столы, календарь, который выцвел и пожелтел на уголках, а в паутине под потолком еще с лета завязла муха.
Розка прихватила с собой «Анжелику в Новом Свете», которую ей под честное слово дала Элка, но читать не получалось. Катюша так и зыркала на нее, и на Розку напала тоска бездействия, хуже нет, когда нечем заняться. Чтобы хорошенько помучить человека, надо его посадить в такую вот контору и запретить что-либо делать, подумала Розка. Потом все-таки достала Бонка и стала читать текст. Учебник все-таки, как-то не так неловко, вроде бы человек делом занят, хотя, если вдуматься, каким делом?
– Ты где стриглась-то?
– На Пироговской, на углу, – неохотно ответила Розка. Внимание Катюши ее раздражало.
– Та женщина, что тебя стригла, золотко, – Катюша достала из ящика пузырек с розовым лаком, взболтала его и стала задумчиво красить ногти; на Розку она больше не глядела, – молодая, крашеная, на тебя какое-то зло таит. Ты держись от нее подальше, золотко.
Розка молча пожала плечами. Скиба на нее зло таит? Ну да, было дело, они даже дрались в классе пятом, кажется, или четвертом. Но вообще за что Скибе на нее злиться? Розка ей всегда давала списать и на выпускных подсказала, когда та запуталась в общественных формациях. Откуда, правда, Катюша знает, что Скиба крашеная? С другой стороны, все парикмахерши крашеные, им импортную краску выдают, они все на себе пробуют.
– Бывает так, – Катюша растопырила пальчики и разглядывала их, склоняя попеременно голову то на один бок, то на другой, – ты к человеку хорошо, а он тебя не любит. Кавалера ты у нее не отбивала, кусок хлеба не отнимала… А она все равно тебе зла желает. И почему, спрашивается? Ты к ней со всей душой, а она…
«Что она несет?» – тихо недоумевала Розка. Почему-то ей было неприятно.
– Да вовсе нет, – с досадой сказала она, из принципа защищая зловредную Скибу, – у нас нормальные отношения… вообще…
– Одноклассница, – задумчиво продолжала Катюша, – может, ты сильно умная была, золотко? Выскакивала вперед все время? Тебя вообще в классе любили, нет?
Розка почувствовала, как у нее краснеют уши. Встать, уйти, чтобы доставить этим Катюше еще одно удовольствие? Или уверять, что ничего подобного? На самом деле, конечно, были такие, кто Розку недолюбливал, но ведь были и нормальные люди, которые к ней относились вполне себе ничего.
– А вам какое дело? – спросила она злобным придушенным голосом.
– Да никакого. Вот хочешь, погадаю тебе.
– Нет, – на всякий случай сказала Розка.
– На любовь погадаю. На судьбу. Ты ж молодая, лапушка. Разве не интересно?
Розка замялась. Катюша ей радикально не нравилась. С другой стороны, ей и правда было интересно. Розка всегда считала, что во всем этом, в гадании и прочих тому подобных вещах, что-то есть.
– А вы умеете? – спросила она на всякий случай.
– Меня, золотко, еще бабушка научила, земля ей пухом. А уж она умела!
– А на чем? По руке?
«Хиромантию и графологию» Розка успела изучить основательно и знала, что бугор Венеры у нее плосковат, а вот в конце линии головы – очень примечательная такая звезда, обещающая славу и народное признание. Линия жизни на правой руке была ничего, глубокая, четкая, а на левой почему-то двоилась, рядом с основной шла еще одна, тоненькая, бледная и призрачная. Что это значило, Розка так и не поняла.
Катюша чуть прищурилась и оглядела Розку. Взгляд был неприятный, словно она ставила Розке диагноз.
– По руке гадают на жизнь. А на судьбу по картам. Вот мы карты разложим…
– А…
Розку один раз у вокзала обобрала цыганка. Как это получилось, непонятно. Катюша светленькая и на цыганку вовсе не похожа, но все равно что-то Розку настораживало.
Она мне нагадает какую-нибудь гадость, а та вдруг возьмет и сбудется? А если бы не нагадала, то ничего бы и не было. Может такое быть? Розка не знала. Но отказываться было поздно, Катюша достала из ящика стола пачку затрепанных карт с клетчатыми рубашками. Помимо карт у нее в столе лежал клубок розового мохера с воткнутыми спицами.
Розке захотелось показать свою осведомленность.
– А это не Таро?
– Это они там у себя Таро пускай раскладывают, – неопределенно ответила Катюша, – а нам и это подойдет. Ты будешь дама трефовая, крестовая дама будешь. На что тебе? На судьбу? На суженого? На желание? Или на все?
– На все, – на всякий случай сказала Розка.
– Богаделенку? Цыганку?
Она деловито тасовала колоду, время от времени придерживая ее пухлыми пальчиками и замирая, словно прощупывая карты с изнанки.
– Мы, лапушка, люди простые. Это у них арканы, повешенные там всякие. А у нас что, – приговаривала она тем временем, – дальняя дорога, казенный дом. Богаделенку? Цыганку?
– Цыганку, – неуверенно сказала Розка, поскольку слово «богаделенка» звучало гаденько. Что-то в нем чудилось такое…
– Тогда сними вот.
Розка послушно сняла, потом придвинула стул и села, выглядывая из-за Катюшиной спины. Карты ложились кучками на исцарапанную столешницу.
– Прошлое твое незавидно, солнышко, – говорила Катюша, быстро толкая карты пальчиками, – вот, гляди, дама пик, король треф и десятка треф. Из-за прошлых дел неприятности с пожилыми людьми. В институт поступала? Кто у тебя экзамены принимал? Вот видишь! А в результате в жизни твоей настала крупная перемена.
– К лучшему? – с надеждой спросила Розка.
– Не скажу, что к лучшему. Просто перемена. А вот настоящее у тебя ну…
– Ну?
– Малые деньги, веселая компания и еще…
Она задумалась, на гладком лбу легла горизонтальная морщинка.
– Хлопоты. Напрасные хлопоты… Это что-то с казенным домом связано. И малые деньги, и веселая компания.
Откуда тут веселая компания, удивилась Розка. Катюша, что ли, веселая компания?
– На сердце у тебя… ну есть у тебя трефовый король, немолодой, но веселый, не очень богатый, но так… какой-то свободной профессии король. Артист? Художник?
Она вопросительно взглянула на Розку.
– Ну, – Розка прикусила губу, – художник…
– Ты с ним, лапушка, не водись, – ласково пропела Катюша, – у него таких, как ты… он их голыми пишет. И тебя голой пишет, да, лапушка?
– Не-а, – сказала Розка, красная до ушей. Откуда она знает? Или это потому, что режимная контора? За ней, Розкой, кто-то исподтишка следит, а Катюша знает… Чтобы она, Розка, не выдала страшные секреты зарубежной разведке, которой не спится.
– Ну не пишет, а завтра предложит. Давай, скажет, я тебя напишу… голенькой, ну…
– Ню, – выдавила Розка.
– А ты не соглашайся, лапушка. Он тебя обманет. Вообще завтра к нему не ходи.