Райкунов подошел к ним и задал стереотипный вопрос:
— Как самочувствие?
— На уровне, — ответил ему в тон Смаржевский. — Решаем, кого назначить комендантом вокзала.
— Ну и что решили? — настраиваясь на шутливую волну, спросил Райкунов.
Он был из тех, кто любит шутки и песни.
— Володя отказывается, — сказал Дибров. — А почему — непонятно.
— Ни к чему это мне, — повел плечом Смаржевский. — Необучен комендантским тонкостям. Там надо языком работать, а я привык к языку автомата.
— А помимо языка еще и голова должна быть в порядке, — заметил Райкунов.
— Намек ваш понятен, товарищ старший лейтенант, — сказал подошедший матрос Леонид Гершман, — только дело тут в другом. Голова у Смаржевского для должности коменданта вполне подходящая. Дело в Зине. Она вот-вот вернется из госпиталя. Батальон после взятия города уйдет вперед, а комендант останется в глубоком тылу. И не видать Володе дивчину.
Смаржевский толкнул его в плечо.
— Ну, ты, помолчи об этом…
— Верно, Леня, помолчи, — посоветовал Дибров. — Тайны выдавать не полагается.
Но это была тайна, которую все знали. Была в отряде Куникова автоматчица Зина Романова, небольшого роста, сероглазая, рыжеволосая. За боевой характер ее прозвали «чертенком». И вот в этого чертенка одессит Володя влюбился. Свою любовь он скрывал от товарищей и даже от Зины, но, конечно, об этом знали все. В первую ночь десанта на Малую землю Зина была тяжело ранена. Смаржевский на руках принес ее в санчасть. Вот уже семь месяцев лежит она в госпитале. Но Смаржевский не забыл ее, ждет, когда вернется. Об этом также знали все. Но когда товарищи напоминали ему о ней и начинали подшучивать, он или сердился или делал беспечный вид, давая понять, что не к лицу матросу сохнуть по девушке, пусть девушки сохнут по матросам.
— Молчу, молчу, — делая испуганный вид, замахал руками Гершман. — Не подымай только на меня руку, Володя. Не забывай, что ты командир отделения. Поднимая руку на подчиненного, ты совершаешь воинское преступление.
— Трепач ты, Ленька. Знаешь, как таких у нас в Одессе называют?
— Знаю, знаю, невдалеке от Одессы жил.
— А вообще-то, — заметил Дибров, ухмыльнувшись, — стоило бы Володе побыть комендантом. Округлился бы за несколько месяцев. А при его росте какой вид был бы. Мощная фигура! Тогда кое-кто из женского пола сразу бы обратил на тебя внимание. А сейчас какой вид — никакого, ходячий скелет, можно сказать, один нос выделяется.
— Ты уж скажешь — скелет, — недовольно протянул Смаржевский. — Просто стройный молодой человек, на зависть некоторым. От таких девчата без ума.
— Верно, — подхватил Гершман. — Иду это я на днях по улице. Навстречу три девушки. Увидели Владимира — в обморок. Что, думаю, такое с ними? Теперь понятно. Бедные девчата.
Все рассмеялись, а Смаржевский громче всех.
— Один — ноль в твою пользу, Леня, — заключил он. — Второй тайм после взятия Новороссийска.
— А я, между прочим, — сказал Дибров, — уже назначил свидание около горсовета.
— Горазд, — покачал головой Райкунов.
— С кем это? — полюбопытствовал Смаржевский. — Я ее знаю?
— Не она, а он. Степан Жестов, сапер с Малой земли. Может, помнишь? Вроде тебя — тощий, длинный.
— Ara, припоминаю что-то.
— Отличный парень. Сам новороссийский, на «Октябре» цемент обжигал. Чем-то он пришелся мне по душе. Разрешите, товарищ старший лейтенант, отлучиться в город?
Райкунов улыбнулся:
— Надо сначала город взять.
— За этим дело не станет, — уверенно заявил Смаржевский.
Райкунов хотел ему напомнить, чтобы при высадке не потерял флаг, который вручил ему, но промолчал, решив, что напоминать не следует. Таким ребятам достаточно сказать один раз.
Глянув на часы, командир роты сразу забеспокоился.
— Приготовиться, ребята! — крикнул он и сразу почувствовал, что сердце стало биться чаще.