Когда штурмовики улетели, Воронкин увидел, как десятка два гитлеровцев торопливо бежали назад. Это все, что осталось от батальона.
Час спустя опять пришлось вызывать артиллерийский огонь. На этот раз Воронкин направил его на Азовскую улицу и на дорогу из города, на которой заметил грузовики с солдатами.
Во второй половине дня наконец наступило затишье.
— Перерыв на обед, — усмехнулся Воронкин и повернулся к радисту. — Давай, друг Кудий, и мы заправимся, чем нас снабдил наш бог-интендант.
Кудий спустился в подвал и принес банку тушенки и хлеб.
Но обеденный перерыв длился недолго. Налетели «юнкерсы» и стали бомбить окраину Станички. Потом немцы снова начали артиллерийский обстрел.
— Вас кто-то вызывает, — сказал радист.
Воронкин надел наушники.
— Воронкин слушает.
Из эфира донесся хриплый голос:
— Воронкин. Замолчи, Воронкин. Не будешь молчать, уничтожим. Запомни это. Для уничтожения твоего корректировочного поста мы выделили целый дивизион. Понял, Воронкин?
Лейтенант усмехнулся, кинул взгляд на радиста.
— Говорит Воронкин. Польщен до крайности вашим вниманием. Ответ мой такой: катитесь к чертовой матери!
Он снял наушники и выругался:
— Вот гады!..
На узком, сером от усталости и холода лице радиста выразилось недоумение — кого ругал лейтенант? Воронкин рассказал ему.
— Ишь ты, — только и мог сказать радист и стал приседать и размахивать руками, чтобы согреться.
До слуха Воронкина донеслись звуки работающего мотора. Он поднял бинокль. Звуки неслись из-за дома у дороги. «Готовят танковую атаку», — догадался лейтенант.
Сделав расчеты, Воронкин стал гадать, когда танки выйдут на дорогу.
Минут через пятнадцать артиллерийский обстрел со стороны противника усилился, показались два черных танка.
Воронкин сообщил данные на батарею. На этот раз огонь открыл весь дивизион тяжелой морской артиллерии. После нескольких залпов один танк съехал в кювет и остановился. Другой нырнул за дом. От взрывов тяжелых снарядов земля содрогалась, дорога заволоклась дымом и пылью.
— Не приведи господи попасть под такой огонек, — вслух произнес Воронкин. — Артиллерия и впрямь бог войны.
Он явно гордился тем, что вот он, Николай Воронкин, вызвал эту сокрушительную лавину огня и направил ее туда, куда надо.
«Молотьба» гитлеровских позиций длилась около часа. Все это время лейтенант не отрывался от наушников. Когда орудия замолчали, он вызвал штурмовиков, чтобы «причесали» артиллерийские позиции врага, и сообщил примерные координаты. Самолеты полетели куда-то за кладбище. Немецкие орудия замолчали. Слышались только глухие взрывы бомб.
Под вечер Кудий сообщил:
— Нам опять угрожают. Говорят, что повесят на телеграфном столбе.
— Ответь им по-матросски.
Радист с радостным ожесточением запустил в эфир такие отборные словечки, что лейтенант крякнул от удовольствия.
Когда стемнело и стало сравнительно тихо, Воронкин сказал Кудию:
— Пойду в штаб, доложу и узнаю обстановку. Смотри, будь начеку. В случае чего, действуй самостоятельно.
Кудий зевнул, торопливо прикрыл рот рукой.
— Есть быть начеку, — с невольным вздохом проговорил он и с сожалением добавил: — А когда же спать?
— Вернусь, тогда посадишь второго радиста и завалишься.
Воронкин слез с чердака, взял на изготовку автомат и пошел к берегу.
Под насыпью железнодорожного полотна, где находился штаб Куникова, было людно. Стонали раненые. Какая-то девушка перебегала от одного раненого к другому и приговаривала: «Потерпите, родненькие, браточки, скоро придут катера, и отправим вас в госпиталь». В темноте Воронкин не разобрал, кто это — Надя Лихацкая, Нина Марухно или Маруся Виноградова. Начальник штаба капитан Катанов стоял перед группой матросов и громким голосом что-то объяснял. Воронкин услышал, как кто-то сказал: «Группа Ботылева заняла трехэтажную школу». Это обрадовало Воронкина.
«Переберусь туда. Лучшего наблюдательного пункта не найдешь», — сразу решил он.
Блиндаж был разделен на два отсека. В одном находились тяжелораненые, во втором — штаб. Оттуда слышен был голос Куникова. Лейтенант попросил разрешения войти.