— Заходи, заходи, Николай от артиллерии, — радостно приветствовал его Куников.
Он встал, обнял Воронкина.
— Спасибо, брат, артиллеристам! Худо пришлось бы нам, если бы не ваш огонек. Садись, сейчас освобожусь.
Майор протянул записку стоявшему неподалеку матросу, грязному, с ободранной щекой.
— Вот, передашь Ботылеву. Скажешь ему, что школу надо оставить, пусть занимает оборону по Азовской улице. Вперед не вырывайтесь.
Воронкин с недоумением посмотрел на Куникова. Почему майор отдает такое распоряжение? Надо вперед. Когда матрос ушел, Воронкин сказал:
— А я собирался свой НП перенести в школу.
Куников сделал несколько глубоких вздохов, потер ладонями виски. Было видно, что майор смертельно устал, держится только на нервах. Его лицо побурело, из черных глаз исчезла былая живинка.
«Вы бы отдохнули», — хотел сказать лейтенант, но промолчал, поняв несвоевременность своего предложения.
— Нельзя сейчас переносить твой НП, — задумчиво проговорил Куников, внимательно разглядывая лицо лейтенанта. — Нельзя, дорогой Николай. И вот почему. Ты должен это знать. Наш десант не основной. Ложный, так сказать. Основной — в Южную Озерейку. А это значит, что нам, кроме группы Ботылева, Ежеля, Дмитряка, Лукашева и Жернового, поддержки больше не будет, что надо надеяться на свои силы. Отвоевали мы кусок, теперь займем круговую оборону.
Лицо Воронкина вытянулось. То, что сказал сейчас майор, его не обрадовало. Он представлял, что это сулит.
— Об этом никто не знает и знать пока не должен, — продолжал Куников. — Понял? А теперь давай обсудим создавшееся положение. Вот смотри на план города и его окрестностей. Оборона наша проходит вот тут. Где твой пост? Ara, хорошо подобрал местечко. Артиллерийский огонь надо вести на окаймление нашей обороны. К утру сообщи своим координаты по дуге. Передай мое спасибо Малахову, Матюшенко, Зубкову и летчикам Ефимова, скажи им, что надеюсь, огонек завтра будет не хуже. Передай радиограмму Свердлову.
Он подал листок из блокнота. Воронкин прочитал: «Начальнику штаба базы. Личного состава в строю чуть больше восьмисот человек. Мало патронов ППШ. Минометов много, а мин 50 мм и 82 мм нет, это задерживает наступление».
Вошел старшина боепитания. У него был озабоченный вид. Шапка заломлена на затылок. Куников повернулся к нему.
— У Тарановского не хватает патронов. Надо доставить.
— Есть доставить.
Воронкин понял, что разговор с ним окончен. Попрощавшись, он вышел из блиндажа.
Вернувшись на свой чердак, он увидел, что радист сидел нахохлившись, с автоматом в руке.
— Отдыхай, Кудий, — сказал ему лейтенант. — А я пока подежурю.
— Вам бы тоже надо отдохнуть.
— Мне пока нельзя. Надо подготовить координаты и сообщить их в дивизион. Спи.
На вахту заступил младший радист Иовенко. Кудий не стал спускаться вниз, а завернулся в плащ-палатку, лег около трубы и сразу же уснул.
3
Утренний «концерт» начали немецкие артиллеристы. Воронкин проснулся и недовольно поморщился:
— Нет, чтобы дать еще полчасика поспать. Ну, делать нечего, надо приниматься за работу. Что нового, Кудий?
— По-моему, у немцев прибавилось орудий, — ответил тот.
— Логично. Этого следовало ожидать. Эх, сейчас бы горяченького борща или хотя бы чаю.
Поеживаясь от холода, лейтенант стал осматривать в бинокль местность. Его внимание привлек большой каменный дом с вышкой на крыше. Непонятно, для чего эта вышка построена. Пронаблюдав несколько минут, лейтенант решил, что в этом доме находится вражеский корректировщик. Пора вызывать дивизион. Воронкин повернулся к радисту:
— Вызывай Зубкова и спустись вниз, готовьте завтрак. Пока наши лупят, мы спокойно подзаправимся. День предстоит тяжеленький, вряд ли сумеем пообедать.
Огонь на окаймление получился эффективным. Вышка у каменного дома была сметена, скопления немцев рассеяны. Обычно неразговорчивый и неулыбчивый, Кудий на этот раз восхищенно воскликнул:
— Вот дают! Класс!
— Передай, пока хватит, — час спустя сказал Воронкин.
Покурив, он опять прильнул к биноклю.
— Вас просит какой-то друг, — сообщил радист.
Воронкин надел наушники.
— Кто мной интересуется? Говорит Воронкин.
— Привет, отделенный. По следам славы нашел тебя даже в эфире.
— Кто говорит?
— Угадай.
— Не могу. Помехи в эфире искажают голос.
— Мунин говорит. Помнишь?
— Здорово, Мунин. Помню, конечно.