Через несколько минут он доложил:
— Вас вызывает Мунин.
— Ну как, Воронкин, жив? — послышался голос.
— Цел и невредим, — подтвердил Воронкин.
— Тебе повезло. Налет был сильный, более тридцати самолетов бомбили. Интересно, где ты расположился, что уцелел?
— Что ты все выпытываешь?
— Да просто так. Любопытство артиллериста. Николай, хочу тебе сказать вот что. Положение у вас тяжелое. В случае чего, перебирайся через мыс Любви на береговую батарею в порту.
— Учту.
«Там же немцы. Соображает он что-нибудь?» — тут же подумал Воронкин.
Вражеская артиллерия прекратила обстрел. И сразу со всех сторон закопошились немцы, показались танки.
«Теперь мой черед», — решил Воронкин и стал вызывать огонь на окаймление.
Какой бы ни был сильный обстрел, а пехота все равно где-то просочится. Гитлеровцы сумели пробиться на Азовскую улицу. Там опять закипел бой. Длился он довольно долго. Тут дрались за каждый дом, за каждый метр земли.
Завязались вновь рукопашные схватки около кладбища и у Лагерного поселка.
«Много ли наших осталось?» — встревожился Воронкин, прислушиваясь к шуму боевых схваток.
Он дал сигнал боевого окаймления.
Весь день земля дрожала, как при землетрясении. Дома рушились, как карточные. Воздух был насыщен дымом, пылью, гарью. Уже не было слышно отдельных разрывов бомб, снарядов, мин, гранат. Все слилось в сплошной гул, от которого звенело в ушах.
Казалось бы, этот ураган огня и металла должен смести, уничтожить все живое.
Но настала ночь, бой затих — и откуда-то из развалин, щелей вылезли моряки. Оглушенные и измазанные, усталые и окоченевшие от холода, но гордые и непримиримые, готовые опять в драку. Облегченно вздохнули и с наслаждением закурили. Курили на этот раз не спеша, со смаком, молча, кто поругивая гадов-гитлеровцев, а кое-кто с соленой морской шуткой.
Ночью Воронкин опять пошел к Куникову.
На этот раз командир отряда был более оживлен, чем в прошлую ночь. В его черных глазах опять появился блеск.
— Представляешь, — сказал он Воронкину, — у нас столько трофейных орудий, что решили создать собственный дизизион. Снарядов хватает. Поставили на прямую наводку. Что скажешь, Николай от артиллерии?
— Здорово! — откровенно восхитился лейтенант. — Кто же его возглавит?
— Подберем до утра. У Катанова есть кое-какие соображения. Рассказывай, как твои дела? Рация цела? Дом не завалился? Уж не заворожил ли ты его от бомб и снарядов? Ну, раз у тебя все в порядке, смотри сюда на карту. Мы не только удержались, но и улучшили свои позиции. Вот тут и тут выдвинулись вперед и закрепились. Проследи, чтобы наши снаряды сюда не падали. А то получится — бей своих, чтобы чужие боялись. В трехэтажной школе находятся немецкие корректировщики. Передай своим, чтобы подавили.
— Напрасно отдали ее! — заметил лейтенант.
— Во-первых, мы ее не взяли, а только первый этаж захватили. Во-вторых, было бы силенок побольше — не отдали бы. Уразумел?
Воронкин рассказал о Мунине. Куников задумался.
— Укажи ему дом подальше, — предложил он. — Тогда все прояснится.
Рано утром, когда Воронкин еще спал, завернувшись в плащ-палатку, его разбудил Кудий.
— Вас вызывает Мунин.
— Какого черта ему надо? — проворчал Воронкин, недовольный тем, что Кудий разбудил его. — Мне этот Мунин нужен, как собаке пятая нога.
Он все же поднялся и надел наушники.
— Воронкин слушает. Кому я понадобился?
— Привет, дружище. Как ночь провел? Сменил свое место?
— Зачем менять? Мне и тут неплохо.
— Это даже удивительно. Ты, вероятно, не в доме устроился?
— Почему не в доме? В доме, Я его заворожил. В этом все дело. Есть тут такой двухэтажный, под цинком, в двух кварталах от школы. Я в крыше сделал дырки — и мне все видно. Он на виду у немцев, а они думают, что в нем наших нет.
— Ловко ты придумал. Ну ладно, будь здоров.
Радист смотрел на лейтенанта не мигая, сдвинув брови.
Воронкин уловил его взгляд и сказал:
— Понаблюдаем за этим домом.
— Я догадываюсь…
— И я тоже.
Уже рассвело, а на немецкой стороне стояла тишина.
— Наверное, у них запоздал завтрак, — пошутил Воронкин, а про себя подумал: «Что бы это значило? Неужели готовят более крупное наступление? Удержимся ли сегодня?»
Он связался с командиром батареи Зубковым и сообщил ему о корректировщике в школе. Тот пообещал подавить.
— Почему не вызываешь на окаймление? — спросил Зубков. — Почему у вас тихо?
— Завтракают вояки. А мы пока покуриваем.