Андрей Петрович в синем фраке с голубыми бархатными лацканами и золотыми пуговицами с орлами собрался на комиссию и нетерпелив:
— Ну-с?
Он стоял у окна, заложив назад руки и играя хвостиками фрака. Анисимыч сказал, что ему нужно.
Андрей Петрович, изумленный, приподнялся на носках; засмеялся, и чтоб скрыть смех, побежал шариком вокруг комнаты и, посматривая на корешки книг, трогая иные из них рукою, заговорил:
— Бредни, сударь мой, бредни! По ста-ти-сти-чес-ким дан-ным: Россия есть страна земледельческая. Промышленные рабочие в России, су-дарь мой, — нет, я не скажу ноль, но некоторый «икс», нечто неизвестное.
Ткач увидал, что профессор написал пальцем по пыли на переплете книги большую букву X.
— Итак вы «икс». Почему же вы требуете к себе внимания, по какому праву? Сударь мой, если вы, то-есть вы и вообще рабочие в России по ста-ти-сти-чес-ким дан-ным есть величина неизвестная, то, чтоб приобрести влияние на умы, вы должны стать величиной определенной.
Оробев немного, Анисимыч сказал:
— Вот я и хотел бы деятелям показаться.
— Что-с?
— Деятелям, — смущенно пояснил Анисимыч, — то-есть светлым личностям.
— Хо-хо-хо! Вы ищете деятелей? Светлых личностей? Сударь мой! Не те времена, не те времена, говорю я вам, сударь мой!.. Наше время, сударь мой, не время великих задач… Самое большое, на что, сударь мой, способна нынче светлая личность — это скушать таракана. Да-с, да-с!.. Конечно, с просветительной целью, сударь мой. Вы, может быть, читали у господина Чернышевского, как его герой Рахметов спал на гвоздях? «Что делать» изволили читать?
— Читал.
— Ну, а теперь пошли геройства другие. Скушать таракана, например… Да. Я вам расскажу — хотите?
— Что же, рассказывайте…
— Ага! Жил-был в Петербурге один деятель, светлая личность из тех, кого вы разыскиваете, и жила была дама. Дама, натурально, боялась тараканов. Так?
— Так-с!
— Деятель ей сказал: «Вы напрасно боитесь тараканов, их не следует бояться». И тут же приказал горничной принести с кухни живого таракана. Горничная визжит, но принесла. Деятель взял живого таракана и, на глазах дамы, проглотил. «Какого они вкуса?» — спросила в ужасе дама. «Почти без вкуса», — ответил деятель. Это была светлая личность. Если бы вы спросили у меня совета, я бы вам, сударь мой, так сказал: в наше время нет деятелей, а, есть дельцы. А потому помните о таракане, отправляйтесь домой, определите, чему равен «икс». Когда по ста-ти-сти-чес-ким дан-ным окажется, что «икс» равен, там скажем, ноль, ноль, ноль чего-нибудь — милости просим, мы будем с вами говорить. Помните про таракана.
Анисимыч вернулся от профессора задумчивый и сейчас начал собираться в дорогу…
Лежа на жесткой лавочке в вагоне, ткач, настраиваясь на смиренный лад, гордо говорил себе:
— Зачем всем страдать, коль я один виновен. Явлюсь и скажу: судите меня, я один всему виною.
В Дрезне Анисимыч сошел с поезда, чтоб в Ликине, до явки, проститься с Лукой, племянницей и братом.
Было темно, когда ткач вошел в улицу.
— Кто идет? Стой!
— Свой, — ответил Анисимыч, подходя к кучке людей.
— А, это вы, Петр Анисимович. Здравствуйте:
— Здравствуйте. Как дела?
— Да вот, мы уж которую ночь тебя караулим. Приказано, как увидим тебя, сейчас арестовать.
— За чем же дело стало: арестуйте.
— Ну, что ты, иди в село к куму, пережди. А мы тебя не видали.
— Нет, друзья мои, я никуда не пойду. Все равно мне не избежать того, что раз решено. Прошу вас об одном, — дозвольте мне сходить на квартиру — проститься со своими.
— Мы и на это согласны.
Анисимыч пошел на квартиру. Дома одна Танюшка. Увидала дядю — заревела.
— Ты чего? Не плачь.
— Как же мне не плакать. Дядю Гришу арестовали. Луку тоже. Все письма твои забрали.
— Ничего. Не плачь. Их подержат маленько да выпустят.
— Да, выпустят: у Морозова всех арестовали: кого в Покров, кого в Москву, кого во Владимир. Не то, что мужиков, баб, девушек и мальчиков побрали всех.
— А как фабрика-то стоит у Саввушки?
— Пошла на мои черствые именины. Тебя тоже ищут.
— Нашли уж, не плачь. Дай-ка мне лучше чего-нибудь поесть.
— Хочешь соленых рыжиков с квасом?
— Хочу.
Танюша накрошила в чашку грибков, луку, залила кваском и дала дяде ломоть хлеба. Хлебая квас, Анисимыч говорил: