Джек сидит на земляной тропинке, вытоптанной, надо думать, детишками, которые живут в тех домах вдоль железной дороги, — чтобы срезать путь. Больное колено распухло. Джек это чувствует, но боится к нему прикасаться, боится смотреть. Потом, все потом, — говорит он себе. А сейчас надо идти.
Он ковыляет вдоль рельсов, по направлению от центра к окраине. Идти по насыпи тяжело, щебенка скользит и осыпается под ногами. Больное колено то и дело подгибается, причем все чаще и чаще. Джек ругает себя за хронический идиотизм. Прежде чем куда-то лезть, сперва надо подумать: а стоит ли? Он отходит подальше от рельсов и пытается идти по бетонному склону, заросшему высокой травой, но так еще хуже. Под травой могут скрываться выбоины и ямы. Это наводит на самые мрачные мысли. Тем более что когда ты не уверен, куда наступить, идти приходится медленно. А надо — быстро. В конце концов, он понимает, что удобнее всего идти на самом стыке бетонного склона и щебеночной насыпи. Там даже есть что-то вроде извилистой узкой тропинки, такой змеиной дорожки. А я вроде как раненая змея, усмехается Джек про себя.
Когда мимо проходят поезда, он отступает подальше, чтобы не угодить под колеса. Но риск упасть все равно остается, потому что отходить приходится быстро, чуть ли не бегом. Один раз Джек спасся буквально чудом: поскользнулся на выступе сланцевой глины, однако все же успел откатиться от рельсов. Но так все-таки лучше. Или скажем иначе: уж лучше так. Если приходится выбирать между отчаянием и угрозой смерти, Джек выбирает последнее. Это лучше, чем сдаться и умереть без борьбы. Он будет бороться. Да, это трудно. Но чем труднее борьба за жизнь, тем важнее эту жизнь сохранить.
К тому времени, когда Джек доходит до станции, ноги уже начинают неметь. Хотя — странно. Вроде бы при ходьбе кровь должна, наоборот, разгоняться. Он почти два часа шел вдоль путей, включая короткие перерывы на отдых, когда боль в поврежденном колене становилась уже совсем невыносимой. Может быть, это мозг отключил часть болевых рецепторов, чтобы спасти организм от перегрузки?
Ему удастся проникнуть на территорию станции незамеченным — через дырку в заборе автостоянки. И в здание, где билетные кассы, он входит, как все нормальные люди, через переднюю дверь. Несмотря пи на что, он доволен собой. Он уверен: пока что ему удалось оторваться от вероятной погони. Если и дальше все будет нормально, и сейчас он уедет из города, тогда можно надеяться, что все обойдется. Он придумает, что делать дальше. Может, уедет куда-нибудь за границу, где его никто не узнает. Британское правительство всегда выражает глубокую озабоченность все возрастающим количеством нелегальных иммигрантов. Так что выехать из страны будет, наверное, не так уж и сложно.
Но сперва надо выехать из Манчестера. Как говорится: первоочередные задачи решаются в первую очередь. Джек оглядывает небольшой зал в поисках карты и расписания электричек. Сейчас ему надо решить, куда ехать, и решить быстро. В уголке он замечает газетный киоск. Все газеты стоят на виду, и «Sun» в том числе. Джек подходит поближе, чтобы прочесть заголовок передовицы, и застывает в ужасе. Большими буквами, жирным шрифтом: «Теперь мы знаем, под каким именем скрывается убийца Анджелы Мильтон». И ниже — его фотография, чуть ли не на всю страницу. Причем не просто какая-то фотография, а тот самый снимок из «Вечерних новостей», только обрезанный. Так что тут Джек один, без Криса. В той же самой одежде, какая на нем сейчас. Как будто его сфотографировали у входа в здание станции.
Джек затравленно озирается по сторонам, почти уверенный, что сейчас все набросятся на него и растерзают на месте. Все, кто есть в зале. Но никто даже не смотрит в его сторону. Ощущение опасности придает ему сил. Он срывает с головы кепку «ДВ» и чуть ли не мчится — вот именно, мчится, хотя еще пару секунд назад даже обычный прогулочный шаг давался ему с трудом, — в мужской туалет с человечком из палочек на двери.
Запершись в кабинке, Джек снимает крышку с бачка унитаза и запихивает туда кепку. И тут же вытаскивает обратно: здесь ее могут найти. Он достает из кармана бритву и режет кепку на тоненькие полоски, так чтобы их можно было смыть в унитаз. Потом он снимает куртку и футболку и вешает их на дверную ручку. Отрывает кусок туалетной бумаги и пытается натереть до зеркального блеска крышку стального держателя для рулона. В общем-то, кое-что получается. Он видит свое отражение, пусть даже и искаженное. Совершенно кошмарная рожа невообразимых пропорций: так мог бы выглядеть злобный монстр из чернушной вариации «Маппет шоу» в жанре хоррор. Глядясь в это «волшебное зеркальце», Джек бреет голову. Налысо. Макая лезвие бритвы в открытый бачок, где тихонько журчит водичка. Как довольный и сытый младенец, чего-то гукающий сам с собой, безучастный к чужому страданию и боли, ведь он еще даже не знает, что это такое. Уже выбрив полголовы, Джек вдруг понимает, что с такой маскировкой он только вернее обратит на себя внимание. Голая кожа на голове — белая и сморщенная, как задница, упревшая в горячей ванне, и вся в красных пятнах. Раздражение после бритья на сухую. Но, как говорится, поздняк метаться. Полголовы уже выбрито. Так что придется доделывать. В бачке плавает столько волос, что уже невозможно как следует промыть бритву. Джек кое-как выгребает мокрые волосы из бачка и бросает их в унитаз вместе с разрезанной кепкой.