— Дейв, ты о чем говоришь? — Джек слышит собственный голос как будто издалека, и в этом голосе сквозит отчаяние. — Это из-за пропавшего груза? Это не я. Я ничего не брал.
— Ты знаешь, о чем я. Мне очень жаль, но на этом мы и распрощаемся.
— Дейв, — говорит Джек. — Дейв? Но Дейв уже отключился.
Джек все равно надевает рабочую форму, сам не зная — зачем. Может быть, потому, что одежда висит на стуле, подготовленная еще с вечера. Он не понимает, что произошло. Есть одно очевидное объяснение: что Дейв все знает; что откуда-то он узнал. Но Джеку не хочется в это верить.
Джек прицепляет к ремню свой «спецпейджер» с кнопкой экстренной связи. И только потом до него доходит, что это значит. Получается, он допускает такую возможность, что сегодня ему понадобится эта кнопка. Или, скажем так, может понадобиться. Джек тяжело сглатывает слюну. Он едва сдерживает себя, чтобы не нажать кнопку прямо сейчас. На самом деле, он уже сдвинул крышку экрана и положил палец на кнопку. Но ему все же хватает ума понять, что этого делать не надо. Да, сейчас он встревожен и даже напуган, но нельзя терять голову. Откуда бы Дейв все узнал? Ему просто неоткуда это знать. Скорее всего, это связано с пропавшим грузом. Джек, разумеется, первый подозреваемый. Дейв знает, что он сидел. В общем, он подождет до половины восьмого или даже до восьми и позвонит Терри. А сейчас надо, наверное, позвонить Крису, чтобы тот за ним не заезжал. А то вдруг он не знает. А если знает, может быть, он скажет Джеку, что сказал ему Дейв.
У Криса все время занято. Когда Джек наконец дозванивается, на часах уже почти семь. Без трех минут. Крис берет трубку, и Джек сходу вываливает ему все про странный звонок Дейва, и что сегодня он не пойдет на работу, и что не нужно за ним заезжать.
— Я знаю, — холодно говорит Крис, когда Джек умолкает. — Дейв дал мне сегодня отгул.
— Это из-за того груза? — спрашивает Джек.
— Это из-за тебя, Джек. Или кто ты на самом деле. Это из-за тебя. Как ты мог?! Просто ответь: почему? То есть какого хуя? — Голос у Криса дрожит и срывается. Он умолкает на пару секунд, а потом вдруг кричит, яростно, напряженно: — Что ты с ней сделал? Что ты сделал с Мишель?
— Я ничего с пей не делал. Я никогда бы не сделал ей плохо. А что случилось? Ее нашли?
— А ты почитай газету. Почитай «Sun». Мне уже утром оттуда звонили. — Его ярость слегка затихает. Во всяком случае, он уже не кричит. — Вся эта ложь… Как ты мог?! Как ты вообще можешь жить после этого? Жить и общаться с людьми?! Ты мне больше не друг. Тем более что я все равно не знаю, кто ты на самом деле. То есть я знаю. Я просто не знаю, кто ты. — И Крис вешает трубку.
Джек стоит посреди коридора. В ушах звенит, перед глазами темно. Услышать такое от Криса — все равно, что получить удар под дых. От лучшего друга, на свой день рождения. Но удар нанесла «Sun», его персональная Немезида, богиня возмездия. Надо узнать, что они там написали. Джек выглядывает в окно. На улице нет ни души. Там снаружи уныло и серо, сумрачно и неуютно, даже как-то зловеще. Но главное, там нет людей. Добежать до киоска — дело одной минуты.
Джек берет свою кепку «ДВ», ту самую кепку, которая помогла ему избежать разоблачения в первый раз, и решительно надевает ее на голову. Снова выглядывает в окно, чтобы убедиться, что на улице нет людей, и идет к двери на негнущихся ногах. Он весь напряжен, как натянутая струна. Уже на пороге он вспоминает, что не взял деньги, и возвращается к себе в комнату за кошельком. Бежит бегом. Потому что нельзя останавливаться. Если он остановится хоть на секунду, ему уже вряд ли хватит решимости выйти на улицу. Прежде чем выйти, Джек еще раз проверяет, открыта ли кнопка экстренной связи, и взял ли он ключ. Потом открывает дверь и осторожно выходит.
Но не успевает он сделать и шага, как его ослепляет первая вспышка фотоаппарата. Он поднимает руку, чтобы закрыться от света, и тут же за первой вспышкой следует вторая. С того же места: из-за мусорного бака на входе в соседний проулок, через дорогу. За второй — сразу третья, четвертая, пятая. Без перерыва. Перед глазами у Джека пляшут яркие пятна. Он разворачивается и пытается вставить ключ в замок. Ключ не входит. Наверное, они чем-то забили замочную скважину, чтобы он не смог войти в дом.
— Вы ничего не хотите сказать? — кричит ему человек с той стороны улицы. — Высказать свою точку зрения, пока сюда не набежала толпа.
Джек приседает на корточки, лицом к двери, и жмет на кнопку экстренной связи. Отпускает и снова жмет. Три или даже четыре раза. Жмет со всей силы, до боли, так что палец сгибается в суставе чуть ли не под прямым углом. Джек пошатывается и, чтобы не упасть, автоматически опирается левой рукой о дверь. Той, в которой ключи. Он тупо смотрит на свою руку и только теперь до него доходит, что он пытался вставить в замок не тот ключ. Он поднимается во весь рост, держась за дверь обеими руками. Руки дрожат. Это особенно заметно в бликующем свете безжалостных фотовспышек. Они как будто приблизились, вспышки. Они повсюду, со всех сторон. Джек не сразу попадает ключом в замок, но ключ все-таки входит. Дверь открывается, и Джек падает в прихожую. Последний залп резких вспышек из длинноствольного «Саппоп’а» бьет ему прямо в лицо, но Джеку все-таки удается отпихнуть человека с камерой и закрыть дверь. Настырный фотограф пытается снимать через прорезь для почты, но Джек прижимает заслонку локтем. Голова бессильно падает на руку. Он держится на одной силе воли. Теперь Джек понимает, что должен был чувствовать тот голландский мальчик, заткнувший пальцем дыру в плотине, чтобы сдержать потоп, угрожавший разрушить весь его мир.