Он звонит Крису на мобильный. Там включается автоответчик, чему Джек даже рад. Так ему будет проще сказать то, что нужно сказать.
— Крис, — говорит он после сигнала. — Это Джек. И всегда был Джек. Тот человек, которого ты знал, он был Джеком. Я бы все рассказал тебе, если бы мог. И однажды я чуть было не рассказал. Но я, правда, не мог. Только это не значит, что я тебе врал. Я врал только словами, если ты понимаешь, о чем я. Если можешь понять. Как бы там ни было, это, наверное, мой последний звонок. Прощальный. — Он не может сдержать слез. Он так старался держаться, даже губу закусил, чтобы не расплакаться. Но губы дрожат, слезы текут, и тут уже ничего не сделаешь. — Поговори с ними, когда тебе снова будут звонить из «Sun». Получи с них по полной, с этих мудозвонов. А больше тут ничего не сделаешь… Разве что… может быть, ты им расскажешь не только плохое. Чтобы они поняли, что я старался. Что я был не таким уж и злобным уродом. Расскажи им, как мы спасли девочку. И что, когда я избивал того парня, я пытался вступиться за друга. Они все извратят, я уверен, но ведь можно попробовать… может, ты это сделаешь для меня… В общем, прости меня, Крис. И, как я уже говорил, прощай.
Он вытирает нос рукавом своей рабочей куртки, на рукаве остается полоска соплей, похожая на слизистый след улитки. Джек пытается очистить сопли, вытирая рукав о брюки. Как будто это имеет значение. Наверное, думает Джек, надо оставить записку Терри. Он берет со стола блокнот, на раскрытой странице которого — напоминание от Келли, что надо покормить кота. Из той, другой жизни. Джек думает, что именно написать Терри, но не может найти нужных слов. Как уместить пятнадцать лет неисчерпаемой благодарности на страничке маленького блокнота? В итоге, он пишет:
Терри,
Яне могу снова стать тем, другим. Мне нравится Джек. И это, похоже, единственный способ остаться Джеком. Спасибо тебе за все. Мне действительно очень жаль, правда. Надо было говорить тебе сразу. Как только все происходило. Может, ты смог бы помочь. Это я виноват, только я. В общем, мне нужно уйти. Если получится, отремонтируй машину. Пусть она будет. Это ведь часть тебя. Еще раз спасибо за все.
Я люблю тебя.
Джек.
Он идет на кухню, где у Келли хранятся запасы вина. Келли не пьет, но у нее дома всегда припрятана пара бутылок недорогого сухого вина — для приготовления всяких блюд. Джек пьет прямо из горлышка. Первый глоток попадает не в то горло. Джек кашляет, роняет пробку. Пробка падает в раковину, где замочена посуда. Джек забирает бутылку в ванную. Там на полочке лежит его бритва. Она сложена и закрыта, но узенькая полоска металла на ручке сверкает в желтом электрическом свете, как будто подмигивает ему. Джек берет бритву и открывает ее, отпивает еще вина. Проводит бритвой по щеке, срезая коротенькую однодневную щетину, прямо так — на сухую. Кожу дерет. Неприятно. Резать вены лучше всего в воде, в теплой ванне, чтобы было не так больно. Но сейчас еще рано; чтобы нагреть столько воды, нужно включать дополнительный нагреватель. Да и вообще, как-то получится некрасиво. Келли вряд ли понравится, что ее ванная будет вся залита кровью. Как там она говорила? В этом доме всего два правила: вежливость и здравый смысл. Может быть, стоит оставить записку и Келли? Но он устал говорить «Прощай», и еще ему кажется — почему-то, — что вторая записка обесценит слова, которые он написал Терри.
Он складывает бритву и убирает ее в карман, потом открывает зеркальный шкафчик и проводит пальцем по пузырькам с таблетками. Находит большой пузырек со снотворным. Именно то, что нужно. Просто заснуть и уже не проснуться. Сбежать от всего. Уйти тихо, без боли. Он высыпает себе на ладонь горку таблеток и быстро глотает их по одной и по две, запивая вином. Он не знает, сколько их нужно, чтобы наверняка, и пьет еще столько же. А потом — еще немного. Для верности. Допивает почти все вино. Больше просто не лезет. Но он все равно забирает бутылку с собой, к себе в комнату. Прежде чем лечь, он обходит всю комнату, ведя ладонью по стенам и полкам — как в тот, первый день, когда он только сюда вселился. Потом снимает кроссовки. Ставит их аккуратно у шкафа и ложится в постель. Сейчас ему кажется, что ему даже не нужно снотворное. Он так устал от этого враждебного мира, от того, что с ним делает этот мир, от того, что он чувствует в этой связи. У него больше нет сил. Джек закрывает глаза. Сейчас он заснет и уже не проснется. Так хорошо…
Y как в Why? Почему?
День был просто чудесный. Первый день лета. Начало каникул — день, значительный даже для тех, кто почти и не ходит в школу. И еще это значило, что на улицах будут другие дети, но теперь А уже не боялся. Пацаны уже знали, что теперь с ним лучше не связываться. Теперь он был уже не Дэви Крокетом, не одиночкой. Теперь у него был напарник. Они вдвоем были как Буч и Санданс,[41] солнечный танец. А когда солнце светит так ярко, как оно светило в тот день, и вправду тянет танцевать. Пусть далее мысленно, про себя — чтобы друг не подумал, что у тебя едет крыша. Хотя А всегда думал, что Сандансом должен быть В. Санданс — безжалостный и опасный. А сам А хотел быть Бучем Кэссиди, статным красавцем, всеобщим любимцем. Уж если мечтать, то мечтать в полный рост. Стрелять — так стрелять.