«Душа моя, ты же вроде вегетарианка?» - ласково спросил ее муж, когда она в ресторане вдруг заказала мясо в горшочке.
«Не знаю, что со мной происходит», - рассеянно отозвалась Марина, глядя на принесенное блюдо.
Вкус, цвет и запах тушеного мяса был не тот.
Тогда она накупила баночек со специями и принялась добиваться того, прилетевшего на каких-то неведомых ветрах запаха и вкуса.
На форумах она искала рецепты.
Она перебирала, как перчатки, кухни разных стран и народов.
Марина будто бы превратилась в собаку-ищейку, которой дали понюхать улику, но собаку, которая не видела того, кто протягивает ей эту самую улику, и не знает, куда ведет ее запах – к жизни или к смерти.
***
Вслед за запахом стали накатывать волны красок – насыщенные, яркие цвета – полно-красный, глубокий бордовый, раскаленный песочный.
Городская мэрия чудила и устроила на эспланаде – огромной пустующей площади посреди города – фестиваль разных культур. После прыгания по деревянным чуркам, передвигания гигантских шахматных фигур и пускания пенопластовых кораблей по построенным вкруговую каналам семейство завалилось во времянку ресторана африканской кухни.
Марина утопла в подушках и, перебирая шерстяные кисточки привычным жестом левой руки, заправски пила чай со специями из серебряного стаканчика. Серебряные подносы, запах зеленого кардамона, настоянного в воде, от которого вкус воды становится как будто мягко-молочным, - все это доставляло ей удовольствие, давно забытое. В этот момент она вдруг сказала себе: стоп!
Ее голова разделилась на две – одна повернулась к другой и спросила: что это? Почему тебе тут так привычно? Ответа не было.
***
Потом пришла музыка. Певец на неизученном языке приносил свою высоко взлетающую песню в дар любимому городу. Далекий город, построенный легендарным царем, вот уже больше 1,5 тысяч лет продолжающий свое круговращательное движение, - раскинулся в волнах этого гимна так, будто Марина в нем родилась и выросла, глазея на неподвижных сфинксов. Ей захотелось присоединиться к этому улетающему вверх голосу, потом распластаться по земле, раскинув в стороны руки и ноги, стать знаком звезды, потом вскочить и начать кружиться – сбрасывая с себя слой за слоем пыль, ограниченность и грязь, за века налипшие на этом прекрасном имени.
Песня звучала как прощание, несмотря на то, что она навечно оставалась в твоем сердце.
Эти два чувства – обретение и потеря – как бы спорили между собой и разрывали на части Маринино существо. Как будто с сумасшедшего расстояния неведомая, давно забытая мать тянула к тебе руки, желая прижать тебя к сердцу.
Марина, не зная, как сбросить с себя наваждение, принялась переписывать текст песни. Значки когда-то как будто ведомого языка, ставшего на 30-40 лет родным, казались также желанными, написание их доставляло странное удовольствие, но смысл не возвращался, оказавшись один раз утерянным. Этот язык был частью флакона, который Марина, видимо, по своему желанию вскрыла той ночью, когда она захотела не забывать.
Обладать памятью.
Вспомнить все, что раньше хотелось забыть.
***
Кем она была тогда? И что она так тщательно старалась забыть?
Была ли она преступником, который обязательно, в «конце концов» - во времена апокалиптические для него - вернется на место преступления? Или жертвой, которая виновата не меньше, чем преступник, раз уж попала в этот узел хитросплетений?
Она знала теперь, что однажды уже возвращалась туда. В облике писателя-одиночки, чудака-француза, который, получив ранение, не стал лежать на больничной койке, ожидая окончания Первой мировой, а кинулся вдогонку за остатками александрийской библиотеки. Писателя, который и во времени, и в пространстве переместился, чтобы разгадать самого себя.
Ей уже было знакомо это чувство – напряженного поиска и приближения скорой разгадки.
Но вскоре за нахождением разгадки следует новая загадка – и полной картины так и не удается достичь. Ее опыт подтверждал, что вселенная не голограмма, иначе бы в маленькой части ответа содержался бы весь ответ. Или то пространство, в котором все происходило, уже не работало по законам известной нам вселенной?
***
Иногда, чтобы привести человека к чему-то сохраненному забытому, но которое он силится вспомнить, приходится что-то другое разрушить – если человек развил чувствительность, то разрушений достаточно маленьких – перегоревшая лампочка, упавший на пол стакан. И вот он идет в кладовку за новой лампочкой – и натыкается на альбом с фотографиями или нужную книгу. Поднимает осколки стакана и глазами упирается в напоминающий нечто развод на обоях.
А если чувствительность невысокая, то резких падений не избежать. Но в итоге он все равно найдет ответ. Если спросит.