— Что? — не дождавшись ответа, срывающимся шепотом спросила Аос. — Что тебе кажется, матушка Волупта?
— Что хитрит наш рыжик, — с выражением и с расстановкой произнесла прорицательница. — Вот только не знала я, что смертным ведомо обратное действие примет на богов.
— Погоди, — нахмурилась, размышляя, Фригг. — Ты хочешь сказать, что есть корки, мясо, соленые огурцы и не есть хлебный мякиш и сладкое?..
— К рождению… мальчика?! — не веря собственным выводам, потрясенно договорила за нее Фрея. — Подождите… где-то у нас дома была книга… про народные приметы… Сейчас, сейчас…
Богиня сосредоточилась, повела пухлыми руками, словно проводя по корешкам невидимых фолиантов на незримой полке…
— Вот!
…И у нее на коленях материализовался толстый том в зеленом сафьяновом переплете.
— Сейчас, сейчас… — снова пробормотала она, помахала нетерпеливо руками над книгой, и та привычно раскрылась на разделе с народными приметами.
— Читай! — в голос потребовали Волупта и Фригг.
Аос, за временным отсутствием голоса, горячо закивала в поддержку.
Но Фрея уже, не дожидаясь их просьб, скользила торопливым взглядом по строчкам, быстро переворачивая страницы.
Через пару минут изучение народного наследия было закончено.
— Точно! — вскинула она голову, прищурила глаза и обличительно уставилась на подружек. — Они! Приметы! И садом своим клянусь — твой конунг не случайно у тебя изо рта хлеба кусок вырывать стал! Вот только и впрямь не возьму в толк, откуда простому смертному…
— Простому смертному — неоткуда, — многозначительно проговорила Волупта. — А вот вашим муженькам и нашему молодому Верховному…
— Что? — расширились глаза богинь.
— Принюхайтесь-ка, девочки, — сверля фолиант пронзительно-голубым взором, посоветовала провидица.
Три головы мгновенно склонились к книге, три носа втянули запах… и сморщились.
— Фу! Эль!
— И вяленая вобла!
— И раки!
— И лещи, — словно завершая обвинительный приговор, изрекла Волупта. — А теперь скажи мне, дорогая, давно ли у вас на книжной полке хранится все это, и давно ли твой муженек вместо соланского и шантоньского пристрастился к элю с рыбой и раками?
Хоть будучи и не искусна в риторике, отличить риторический вопрос от экзистенциального Фрея могла на раз.
— Ах, это они… — прищурились зеленые очи богини плодородия. — Вот жуки! А мы-то… наивные… доверчивые…
— Мальчика им захотелось! — Фригг возмущенно уперла руки в бока.
— Нет, мальчик — это тоже хорошо, — не возражая, кивнула Волупта. — Но первенец должен быть девочкой.
— А может… если ему действительно так хочется мальчика?.. — робко заикнулась Аос, но прикусила язык под суровым взором Фреи.
— Мужчинам потакать нельзя! Сначала ему хочется первенца-мальчика, потом он пожелает, чтобы ты целыми днями сидела дома и ждала, когда он соизволит явиться, нагулявшись, после — чтобы подруги не приходили, а так недалеко и до многоженства!
— Многоженства?! — воспламененная последним аргументом, будто склад бересты — точным попадание молнии, Аос подскочила и решительно поджала губы. — Ну уж нет!
— И может, если бы он тебя по-настоящему любил, то согласился бы на девочку и без этих своих мужских фокусов? — свела над переносицей седые брови Волупта.
— В смысле… ты хочешь сказать… что потому, что он не хочет… а хочет… это значит?.. — в панике распахнулись глаза богини, а нежные ручки потянулись к сухой морщинистой руке старухи. — Скажи, что я должна делать?!
— Может, конечно, я и ошибаюсь… Бабай якорный этих мужчин разберет, чего им надо, — вздохнула прорицательница. — А что делать — Фрея знает.
— Сейчас, сейчас… — пробормотала богиня плодородия, перелистывая страницу за страницей. — Где-то только что я натыкалась на абсолютно верное средство…
Олаф открыл дверь в свои комнаты и остановился на пороге, точно уткнувшись в стену.
Обои, шторы, потолок, паркет, ковры на нем и даже фамильный комплект сундуков — всё было окрашено в радикально розовый цвет. Не тот бледно-розовый, что робко шепчет о тайных девичьих грезах в нежных закоулках дневничков. Нет. Это был розовый-воитель, розовый-агрессор, розовый-скандалист и бретер, который лез в глаза, не спрашивая разрешения и не интересуясь мнением их хозяина, прожигая своей яростной розовостью сетчатку до самого мозга и доводя до маразма, слабоумия или — как минимум — до временного помрачения сознания.
Ибо только этим можно объяснить то, что Олаф, не мешкая больше ни секунды, подошел к ближайшему окну и, бормоча что-то невнятное, дернул за портьеру, и она с грохотом полетела на пол [16].
За спиной раздался сдавленный вскрик жены.
Он обернулся, сделал несколько шагов, заглянул за розовую ширму — и ядовитая розовая муть рассеялась перед глазами [17]. Уже почти ничему не удивляясь, в знакомом углу, затянутом розовыми медвежьими шкурами, Олаф увидел розовый спил векового дуба, из которого была сделана их кровать, розовое покрывало [18]— а на нем испуганную Аос в розовом домашнем платье [19].
И отчего-то вспомнил их первую встречу — в ее розовом будуаре розового замка…
Весь гнев его сразу улетучился, уступив место сочувствию.
— Ты, наверное, по дому скучаешь? — неуклюже пытаясь смять и спрятать за спину штору вместе с увязавшейся за ней гардиной, смущенно проговорил он.
— Я? — застигнутая врасплох вопросом, ожидала которого меньше всего, захлопала ресницами богиня. — Н-ну… да… вспоминаю иногда…
— Нет, ты не скрывай от меня, я ведь всё понимаю. У тебя дома ведь… уютненько было, да?.. Ты там всё так красиво устроила… всё такое… э-э-э… розовое… тоже… милое… очень… — выдавил отряг, и щеки его приобрели цвет поверженной портьеры: врать он толком никогда не умел.
— Да… очень похоже получилось, — вспоминая, кивнула богиня.
— Вот… я же понял… в гостях… то есть, дома хорошо… а дома… то есть, в другом доме… который тоже дом… теперь… твой… еще один… но… — он смолк, запутавшись в пословице, но уже через пару секунд тряхнул спутанной рыжей шевелюрой и нерешительно спросил:
— Но может, ты разрешишь мне постелить хотя бы один зеленый ковер? Или обратно сделаешь шторы… какого там они были цвета до того, как с ними сделала… вот такое? — он кивнул через плечо на портьеры, до которых не успел добраться. — Потому что среди этого… э-э-э… кхм… ну… я чувствую себя как еж в вывернутой наизнанку шкурке. Пожалуйста?
Аос задумалась. Главное, чтобы ковер и шторы были не синие, как предостерегала вторая половина приметы, касающаяся рождения мальчика. Нет, конечно, зеленый ковер посреди розовой спальни — это пытка особого рода, но вернуть на место желтые шторы ради любимого… который даже не стал ни возражать, ни спорить… хотя Волупта намекала на неблагоприятный исход…
И внезапно новая мысль — внешне абсолютно не связанная с первой, как это часто бывает у женщин, пришла ей в голову, а оттуда — сразу на язык:
— А скажи мне, как ты относишься к многоженству?
Отряг посмотрел на супругу, замершую в странном напряжении, вспомнил слова лукоморской царевны Серафимы о том, что хорошая шутка разряжает атмосферу, удлиняет жизнь и заменяет стакан грибов, и кривовато улыбнулся:
— Честно если, всегда завидовал шатт-аль-шейхскому калифу. У него жен больше сотни, и если одна… или двадцать одна покрасят свои комнатушки в розовый, то у него есть к кому уйти.
18
Поверх розового постельного белья, покоящегося на розовом матрасе, что-то подсказывало ему.