У него закружилась голова, когда он оказался на улице. Все, что он услышал, было выше его понимания. Не верилось. Такое невозможно. Все эти рассуждения… Как только могли родиться они в человеческой голове? Да и были ли это люди? Нет. Возможно, он чего-то не понял. Подобный тип людей не существовал. Не мог существовать. «Черновики, незавершенные наброски Бога»? За всю свою жизнь Идельсбаду не приходилось слышать такие умопомрачительные слова. Бури, штормы, ураганы, жажда, опасность заблудиться под звездами, страх погрузиться в морскую пучину — все это было мелочью по сравнению с ужасом, который внушали ему эти два человека. Но какую цель преследовали они? Мозер настаивал на посредственности, на отвращении к «другим», не похожим на него, не принадлежащим к миру духовного и прекрасного. Но Лоренс Костер? Слутер? Другие подмастерья? А почему Ян? «Он должен умереть, потому что существует», — утверждал Мозер. Что такое ребенок, как не надежда и невинность? Однако у этого разговора была и положительная сторона: Идельсбад укрепился в своей, до сих пор шаткой, решимости и почувствовал необузданное желание узнать истину. Интуиция подсказывала, что речь шла не только об участи Яна, но и о других проблемах, более существенных, необычайных, ужасающих, чем сама смерть.
Идельсбад прибавил шагу и проскользнул под портик. Скрытый темнотой, он мог видеть, не будучи замеченным. Предчувствие заставляло его ждать. Де Веер там не засиделся, тем более что — Идельсбад был в этом уверен — он не поверил ни одному его слову.
— Минхеер…
Шепот за его спиной был сдержанным, близким и одновременно далеким, как во сне. Он живо обернулся, вгляделся в темноту. Там стояла женщина, вжавшаяся в угол, дрожащая, словно загнанная лань.
— Кто вы?
— Мое имя не имеет значения. Я здесь из-за Яна. Где он? Вы нашли его?
Гигант, сбитый с толку, ответил отрицательно.
— Но он все еще жив?
Голос почти умолял.
— Полагаю, да. — Он с нажимом повторил свой вопрос: — Кто вы?
— Мод… — И уточнила на одном дыхании: — Мать Яна.
Гиганту показалось, что земля разверзлась под его ногами. Он переспросил, дабы убедиться в реальности происходящего:
— Мать Яна?
— Да. Я живу в монастыре бегинок. Это длинная история.
— Но как вы узнали о похищении Яна?
— Мое окно выходит на реку. Мне нравится смотреть из него на плывущие корабли. Я не пропускаю ни одного дня. Это стало почти ритуалом. Вчера, стоя, как всегда, у окна, я заметила лодку, в которой находился мой ребенок. Он отбивался от каких-то людей, которые хотели его связать. В итоге они оглушили его и спешно пристали к берегу. Один из них схватил Яна в охапку и унес куда-то. Лодка же поплыла до шлюза. Я видела и вас. Я была свидетельницей ваших пререканий и поняла, что вы пытались спасти Яна.
— Значит, вы следили за мной от самого Минневатера?
— Я сначала потеряла вас, потом нашла, когда вы выходили из здания канцелярии суда. Я не осмелилась заговорить с вами. Поймите, я была вне себя… Я снова последовала за вами. Когда наконец решилась к вам подойти, вы входили в таверну. — Она помедлила, прежде чем спросить: — Скажите, прошу вас, что происходит? Почему преследуют моего сына? Что он сделал?
Мод немножко подвинулась, выйдя из тени к сумрачному свету улицы. Из-под капора, накинутого на волосы, проглянуло ее лицо. Оно было смугловатым, с миндалевидными, почти черными глазами, слегка вздернутым носиком, чудесного рисунка губами: лицо мадонны, да и только.
Идельсбад не успел ответить. Из таверны вышли де Веер и Лукас Мозер и зашагали в их направлении.
— Отодвиньтесь! — приказал гигант. — Они не должны нас видеть.
Мужчины поднимались по улице. Поравнявшись с ними, они миновали их и пошли прямо.
— Я пойду за ними. Возвращайтесь в монастырь. Мы еще увидимся.
— И речи быть не может.
— Что вы сказали?
— Я хочу знать, что стало с Яном. Я иду с вами.
— Это опасно.
— Прошу вас. Речь идет о моем сыне!
Раздраженный Идельсбад чуть не высказался: «Откуда вдруг такой интерес к ребенку, которого вы бросили?» Но сдержался, справедливо посчитав, что подобное замечание прозвучало бы чересчур жестоко.
— Тем хуже. Я вас предупредил.
Выждав немного, он ринулся вдогонку.
Де Веер и Мозер вышли на рыночную площадь. Несколько буржуа расхаживали там, беседуя при свете фонарей, в которых горели льняные очёски, пропитанные смолой; фонари были подвешены к шестам, их несла вереница слуг, не отстававших от своих хозяев.
Мужчины и буржуа коротко поздоровались. Идельсбад увидел, как они прошли мимо «Журавля» с неподвижными колесами и скрылись в очень скромном доме, окнами выходившем на канал.
— Что это за люди? — осведомилась молодая женщина.
— Дама Мод, это ваше имя, не так ли?
Она кивнула.
— Дама Мод, сделайте одолжение, избавьте меня от вопросов хотя бы на время. Потому что у меня их накопилось столько, что нам не хватит и ночи. — Помолчав, он спросил: — Вы и вправду не хотите вернуться в монастырь?
— Даже если бы и захотела, то не смогла бы этого сделать. В этот час все двери закрыты. Они откроются лишь утром, на рассвете.
— В таком случае я приказываю: ждите меня здесь, около «Журавля». Поверьте, того требует осторожность.
Она чуть поколебалась.
— Вы вернетесь?
— Даю слово. Я вернусь хотя бы ради того, чтобы что-нибудь понять.
Не тратя времени, Идельсбад быстро пересек площадь и оказался перед входом в дом.
Окно с частым переплетом находилось на уровне человеческого роста; из него сочился желтоватый свет. Прижимаясь к стене, Идельсбад медленно придвинулся к окну. Все его чувства обострились. А там, на площади, буржуа уже ушли, сопровождаемые своими слугами, и у подножия «Журавля» осталась лишь хрупкая фигурка сидящей женщины.
Португалец затаил дыхание и отважился заглянуть в окно. Мозер и де Веер были там. Последний жестикулировал посреди комнаты, в гневе ходя от стены к стене. Он обращался к кому-то третьему, невидимому, который должен был находиться где-то в стороне, справа. Несколько капель пота выступило на лбу Идельсбада. Де Веер все еще выхаживал. Он порывисто, явно разгневанный, схватил кубок и со всей силы запустил его в противоположную стену. Лукас Мозер, невозмутимо сложив руки на круглом животе, наблюдал за сценой.
Сколько времени она продлится? Ведь скоро ночь придет на смену сумеркам и укроет своим пологом каналы и набережные. Наконец-то голос де Веера стал стихать, перешел в шепот. Повинуясь знаку, Лукас Мозер направился к выходу из комнаты. Они вот-вот выйдут. Идельсбад отпрянул от окна и бросился к утонувшему во мраке «Журавлю». Дверь домика громко захлопнулась. Шаги мужчин прошелестели по мощеной площади и затихли вдали.
Гигант взглядом поискал молодую женщину. Она неподвижно сидела на прежнем месте. Приободрившись, он вернулся к дому. Подойдя к двери, положил ладонь на ручку, осторожно повернул, слегка нажал на дверь, которая поддалась без труда. Плохо освещенный вестибюль. Небольшой коридор. В конце его, как Идельсбад и ожидал, неподвижно стоял Петрус Кристус.
ГЛАВА 18
Можно было подумать, что перед ним призрак, старик. Петрус казался совсем подавленным, обессиленным. Он даже не удивился появлению Идельсбада.
— Нам нужно поговорить, — твердо, но без агрессивности сказал тот.
Не ответив, художник вошел в комнату.
В ней был страшный беспорядок. Мольберт валялся на полу. Кисти рассыпаны по всей комнате. Красители. Остатки пищи. Тюфяк. Из-под трехрожкового канделябра воск расползся по поверхности единственного стола, образовав застывшие ручейки и лужицы. Впечатление такое, будто находишься в подвергшемся разграблению некрополе.
— Садитесь, — вяло сказал Петрус, указывая на табурет.
Португалец отклонил приглашение:
— Нет, вы садитесь. Вас уже ноги не держат.
Петрус повиновался с озадачивающей покорностью.
— А теперь-то вы расскажете мне всю правду? Пока еще не поздно, — произнес Идельсбад.