Потом Чимэддолгор надела на голову Буяна остроконечную шапку и благословила его.
— Да получится из тебя, мальчик мой, хороший лама!
Это благословение не пришлось ему по душе: он предпочел бы надеть скромный коричневый дэл, в котором, как он видел, ходят ученики народной школы; подпоясаться простым кожаным ремнем и отправиться в хошунный центр, а не в монастырь. Буян вспомнил слова доктора Васильева, его улыбающееся широкое лицо, добрые глаза, и у него защемило сердце.
Когда лучи солнца достигли тоно, Сэнгэ зажег перед бурханом сухой можжевельник и свечу и вместе с Буяном вышел из юрты. Они сели на коней и поехали в сторону монастыря. Чимэддолгор покропила им вслед молоком, приговаривая:
— Да станет мой сын образованным человеком!
В просторном храме, уставленном по стенам золочеными статуями Будды и других божеств, ревели трубы, били барабаны, звучал громкий хор читавших молитву лам. Весь этот оглушительный шум выплескивался на улицу монастыря. Стояла теплая, сухая погода, в траве мирно стрекотали кузнечики.
Буян спускался к реке за водой вместе со своим сверстником Дондо́ком, который был в услужении у монастырского лекаря Дашда́мбы и жил по соседству с самим Цоржи-бакши. За спиной у Буяна на длинной веревке висел тяжелый кувшин.
— Ты знаешь, о чем молятся эти ламы? — Буян вопросительно поглядел на Дондока.
За спиной у приятеля тоже болтался огромный кувшин. Рваный тэрлик прикрывал худенькое тело.
— Не знаю, — покачал головой Дондок. — Повторяют друг за другом, а что — кто их разберет!
— Как же ты сам читаешь молитвы на службах?
— Да так. Как другие… Повторяю за ламой, и все.
— А я-то думал, ты грамотный! Ты ведь всегда на молитвах в книги заглядываешь.
— Глядеть-то я гляжу. А вот что там написано — не знаю.
— Ну, значит, здесь жить — попусту время тратить! — Буян остановился, чтобы вытащить из голой пятки занозу.
— Пошли быстрее, а то вон учитель смотрит на нас, — забеспокоился вдруг Дондок.
Буян оглянулся и увидел в конце улицы лекаря Дашдамбу. Обходя грязные лужи, приятели заторопились к реке. Там они наполнили чистой водой кувшины и уселись на берегу минутку передохнуть.
Немного поколебавшись, Буян снял амулет и, вытащив оттуда портрет Ленина, показал Дондоку.
— Знаешь, кто это?
— Не-е-ет, — протянул Дондок, вглядываясь в портрет. — А вообще-то похож на нашего лысого цогчи́н гэсгу́я[33] правда?
— Какой там еще цогчин гэсгуй! Скажешь тоже!
— Тогда кто это?
— Это — великий учитель Ленин! Слыхал?
Дондок покачал головой.
— Слушай, Дондок! — с жаром заговорил Буян. — Этот человек — близкий друг нашего Сухэ-Батора. Большой ученый. Он все знает. Доктор Васильев — помнишь, я рассказывал? — говорил, чтобы я учился у Ленина. Иди, говорит, Буян, в хошунную школу. Обучишься грамоте и поедешь в замечательный город — Москву.
Дондок затаив дыхание слушал Буяна. А Буян хлопнул его по плечу и сказал:
— Давай вместе поступим в школу, а?
— Да ведь меня учитель не пустит, — неуверенно пробормотал Дондок: слишком уж неожиданным было предложение.
— А ты и не спрашивайся! — горячо зашептал Буян. — Убежим — и все тут! Говорят, в школе здорово! Видел школьников?
— Еще бы… — вздохнул Дондок.
— Ну так решено! Убежим вместе, ладно? Захватим еще кого-нибудь из послушников. У тебя есть среди них друзья?
— Есть. Ойдо́в — ученик лово́на, Чойжо́ и Тогми́д — прислуживают унза́д-ламе,[34] и живут они по соседству.
— Отлично! А ты можешь завтра после обеда привести их сюда за водой?
— Могу.
— Значит, встретимся завтра. Только об этом молчок! А то ламы слопают нас с потрохами. И пусть условным сигналом будет для нас имя «Ленин», договорились?
Дондок кивнул, и мальчики, захватив кувшины с водой, разошлись по домам.
Назавтра выдался ясный, безоблачный день. Ровно в полдень, взвалив на спину огромный кувшин, Буян вышел на улицу и направился прямо к воротам дома, где жил лекарь Дашдамба. С минуты на минуту должен был ударить монастырский гонг. У самых ворот Буян остановился, прислушался, а затем громко крикнул: «Ленин!»
Могучее слово — Ленин! Впервые прозвучав в монастырских стенах, оно пронзительным эхом отдалось в ушах ламы, словно хотело разорвать ему барабанные перепонки. Обычно спокойно дремавший даже при резких звуках гонга, Дашдамба на этот раз тотчас проснулся.