— А вдруг взорвётся? — сказал Миша и опасливо отодвинулся.
— Вот ещё! — ответил Косма. — Если бы все взрывались, то и химиков бы ни одного не осталось.
Он бережно убрал свои банки и склянки, запер сундук и снова где-то под кроватью спрятал сперва ключ, а потом сундучок.
…Неделя прошла незаметно. Миша уже знал немецкие буквы и начал учить слова. По арифметике он оказался лучше многих и уже начинал подумывать, что хоть он и моложе всех годами, а всё не из последних гимназистов. В воскресенье рано утром за ним приехала карета и повезла его на Мойку.
Здесь его встретили радостными восклицаниями, и за завтраком Михайло Васильевич сам положил ему на тарелку большой кусок пирога и сказал:
— Молодец! Мне Семён Кириллович говорил о твоих успехах.
До самого обеда Миша бегал по всему дому и всем рассказывал, как хорошо в гимназии. У лаборанта он выпросил для Космы несколько ненужных склянок. Игнату Петрову пересказал всё, чему за неделю научился. Но после обеда, когда Михайло Васильевич уехал на весь вечер, ему стало скучно, и он обрадовался, когда пришло время возвращаться в гимназию.
В гимназии в его комнате ещё не был зажжён огонь. Федя Рихман лежал на кровати и просил ему не мешать, потому что он сочиняет стихи. Саша Хвостов ещё не вернулся от родителей. Косма Флоринский сидел в темноте у окна. У него была завязана рука.
— Взрыв? — шёпотом спросил Миша.
— Глупости! — сердито ответил Косма. — Кислоту переливал и капнул на руку.
Миша отдал ему склянки, и Косма, пожав ему руку, спрятал их на время под подушку.
Федя зашевелился и сказал:
— Ничего не выходит, когда вы шепчетесь! Я в другой раз сочиню до конца. Давайте болтать!
Все помолчали.
— Давайте рассказывать каждый про себя, — сказал Федя. — Ты самый младший, Миша, начинай!
Миша зажал руки меж колен, задумался, улыбнулся и начал рассказывать про Холмогоры. Оба друга слушали не перебивая, а когда он кончил, Федя вздохнул и сказал:
— Сколько ты уже успел увидеть! Как это хорошо!.. Рассказывай теперь ты, Косма.
— Мне нечего рассказывать, — ответил Косма. — Отец у меня священник в Москве. Приход бедный. Хотели меня в Спасские школы отдать, но я отца умолил, он последнее продал, повёз меня в Петербург, ходил, кланялся и поместил сюда. У меня ничего не было, всё впереди.
— И у меня ничего не было. А впереди что? — мрачно сказал Федя. — Я лентяй. Из меня большого толка не будет. Я лучше вам про моего отца расскажу.
— Расскажи, — попросил Миша.
И Федя тотчас начал:
— Отец с Михайлом Васильевичем очень дружили — как братья. Они даже родились в один год и месяц. Правда, удивительно? И они вместе изучали электричество. — Тут Федя нахмурился, помолчал и продекламировал:
Вот оно, электричество. Михайло Васильевич говорил, что его можно произвести без грозы, но отец только во время грозы делал свои опыты.
Он был на заседании в академии, когда вдруг увидел, что вдали начинается гроза, а небо совершенно ясное. Он поспешил домой вместе с гравёром Соколовым. Когда они вошли в сени, отец показал Соколову свои приборы и сказал, что сейчас опасности нет никакой. И пока он говорил, вдруг Соколов увидел, как от железного прута без всякого прикосновения отделился бледно-синеватый огненный шар с кулак величиной и медленно пошёл по воздуху прямо ко лбу отца, и отец беззвучно упал назад. В то же мгновение раздался страшный удар, будто выпалили из пушки, и Соколов упал плашмя и почувствовал у себя на спине удары, а после этого оказалось, что проволока изорвалась и по всему кафтану прожгла полосы.
Когда Соколов поднялся, то все сени были полны дымом и он не смог рассмотреть отцова лица и подумал, что отец тоже, как он, упал от удара и сам встанет. А так как он боялся, не зажгла ли молния дом, то выбежал на улицу звать на помощь. А матушка, когда услышала этот страшный удар, выбежала в сени, сквозь дым увидала отца, лежащего навзничь, и бросилась к нему. Но отец был бездыханный, а на лбу у него было вишнёво-красное пятно, там, где пришёлся смертельный удар…
Дверь распахнулась, и в неё ворвался поток света, и вбежал Саша Хвостов, весёлый и шумный.