В глубине этого двора стояло два двухэтажных дома. Один поменьше, другой побольше. Следы вели к меньшему, дверь в дом была отперта, и Миша вошёл.
Он очутился в очень высокой зале, в вышину всего дома; свет падал в два ряда окон — снизу и сверху, — и было очень светло. Но как велика была эта зала, Миша не мог понять, потому что четвёртой стены не было. Вместо четвёртой стены было что-то странное.
Миша стоял и смотрел. Было очень тихо. И в этой тишине на дальнем конце залы творилось что-то необычайное.
В огне и в дыме шла яростная молчаливая битва. Беззвучно рвались снаряды, но дым от них не отделялся, не рассеивался, а застыл неподвижными белыми клубами. Солдаты, сверкая обнажёнными штыками, кололи и рубили врагов, но поднятые руки не шевелились и не опускались. Развевались знамёна, но их складки хранили всё тот же изгиб. И мимо солдат, мимо Миши, по брошенному оружию, по лафетам разбитых пушек мчался на могучем коне гигантский всадник, ни на миг, ни на шаг не двигаясь с места.
Миша мгновенно понял, что это не настоящий бой, но что это — он не мог понять, потому что никогда ничего подобного не видел. Медленно и осторожно он двинулся вперёд, не спуская глаз с грозного и победного лица всадника.
У Миши были зоркие глаза, и, ступив несколько шагов, он заметил, что лицо всадника, да и всё вокруг него покрыто будто какой-то неровной сеткой. Миша протёр глаза — сетка стала ещё явственней. Миша подвинулся ещё ближе и ахнул от изумления.
Перед ним была четвёртая стена. Она была сложена из камней. Только эти камни были совсем мелкие, блестящие, как стекло, яркие и разноцветные и выложены не ровными рядами, а полукругом вокруг лиц, полосками на рукавах, так что они как будто рисовали всё, что Миша видел. Это было удивительно и необыкновенно и очень понравилось ему. Он отошёл назад, чтобы лучше рассмотреть изображение, потом он подошёл ближе и потрогал рукой. Опять отступил немного и с большим удовольствием стал рассматривать лицо всадника.
Вдруг чья-то тяжёлая рука легла ему на плечо. Миша обернулся и увидел полное, чуть желтоватое лицо, коротко стриженные, с проседью волосы и под тонкими бровями ясные, яркие глаза.
Миша мгновенно понял, кто перед ним, и поклонился в ноги. Большие мягкие руки приподняли его с полу.
— Ты откуда, мальчик? — спросил глубокий и звучный голос.
— Я Миша.
Тогда Михайло Васильевич коснулся губами его лба и сказал:
— Добро пожаловать, дружок!..
Когда рука за руку Михайло Васильевич и Миша вернулись в дом, первою встретилась им Матрёша, Мишина сестра, уже второй год жившая в Петербурге.
Миша сперва и не признал её. Она была в городском платье, на каблучках. Волосы красиво подняты кверху, а на них накрахмаленный чепчик, похожий на белую бабочку, опустившую крылья.
— Мишенька! — закричала она. — Наконец ты приехал. Уж я ждала, ждала! — И утёрла глаза широкой манжетой.
— А что, кофей готов? — спросил Михайло Васильевич. — С дороги его бы покормить надо.
— Тётенька Лизавета Андреевна уже вышли в столовую, — ответила Матрёша. — И Леночка сейчас выйдет. — И убежала, позванивая связкой ключей.
Столовая была большая комната. В ней стоял длинный стол, а вокруг вперемежку были расставлены простые крашеные стулья, табуретки и два кресла.
Елизавета Андреевна посадила Мишу рядом с Михайлом Васильевичем, и почти тотчас через другую дверь вошло несколько молодых людей, одетых по-домашнему, в рубашки без манжет и в длиннополые камзолы без кафтанов. Они скромно расселись у другого конца стола и тотчас принялись пить кофей, который разливала Матрёша.
Мише тоже дали чашку, и Михайло Васильевич, заметив, что он недоверчиво посматривает на незнакомый тёмный напиток, шепнул ему:
— Ты пей. Он сладкий.
Миша взял чашку обеими руками и звучно потянул в себя кофей. Матрёша под столом легонько толкнула его ногой. Миша поднял глаза и увидел, что Михайло Васильевич держит чашку одной рукой за ручку. Миша тотчас сделал так же и исподлобья посмотрел на Матрёшу, которая улыбнулась и кивнула ему головой.
Завтрак кончился, молодые люди встали и чинно пошли к дверям. По дороге один из них шепнул Мише:
— Я видел в окошко, как ты в мастерскую шагал. «Ну, думаю, приехал знаменитый мастер из дальних стран».
— Я не мастер, — серьёзно ответил Миша. — Я ещё буду учиться.
— Когда так, приходи в мастерскую, я тебя обучу. Спросишь Матвея Васильева.
Он вышел вслед за другими. Миша увидел, как все они в одних рубашках и камзолах бежали по двору и один запустил в Матвея снежком, а Матвей на ходу захватил пригоршню снега и вытер обидчику лицо, и потом бросились догонять товарищей.
Михайло Васильевич взял Мишу за руку и увёл в свой кабинет.
Здесь жарко горел камин. Михайло Васильевич сел в кресло у огня и сказал:
— Расскажи мне про себя, дружок. Что ты делал, что видел любопытное?
Миша тотчас вспомнил, как Иван Макарович говорил ему, что Михайло Васильевич любит сполохи, и ответил:
— Как мы от Матигор отъезжали, в небе сполохи играли.
— Как бежали лучи? Вот так? — И Михайло Васильевич, взяв свинцовую палочку, набросал на бумажке рисунок северного сияния.
— Нет, не совсем, — ответил Миша. — Лучи будто пошире были. И вот здесь внизу не сходились, а немного до земли не доходили. Будто занавесь с неба спускалась, а потом стала сдвигаться и раздвигаться. Дайте-ко, я покажу.
Он взял палочку из рук Михайла Васильевича и неумело начертил сияние — такое, каким он его видел.
Михайло Васильевич посмотрел рисунок, сложил его и спрятал в карман.
— Ещё я на промыслах был, — сказал Миша и рассказал, как провёл лето.
— Я мальчиком на промыслах работал, — сказал Михайло Васильевич. — И в море я далеко ходил.
— И китов ловили?
— Случалось.
— А мне не пришлось, — сказал Миша и вздохнул.
— Что ж! — утешил Михайло Васильевич. — Твоё время ещё не ушло.
— Где уж там! Теперь я наукам буду обучаться. Теперь уже некогда будет. Я учиться очень люблю.
— Любишь? А много уже знаешь?
Миша раскраснелся и, стоя у Михайла Васильевича меж колен, начал перечислять свои знания:
— Читать, и писать, и считать, и стихи говорить.
— Дай-ка сюда те две книги толстые в кожаных переплётах. Вон на той полке.
Миша влез на табурет и достал книги. Михайло Васильевич полистал одну из них и протянул Мише:
— А ну-ка, прочитай, что тут написано.
Миша внятно прочёл:
— «Арифметика — практика или деятельная. Что есть арифметика? Арифметика, или числительница…»
— Хорошо читаешь, — прервал Михайло Васильевич. — Переверни несколько страничек и прочти задачу.
Миша прочёл:
— «Послан человек с Москвы на Вологду, и велено ему в хождении своём совершать на всякий день сорок вёрст. Потом другой человек в другой день послан вслед его, и велено ему идти на день по сорок пять вёрст, и ведательно есть, в коликий день настигнет второй первого?»
Миша начал шептать:
— Он его нагоняет каждый день по пять вёрст. Он его нагонит… Он нагонит его на… сорок разделить на пять… на восьмой день вечером.
— Правильно, — сказал Михайло Васильевич, взял книгу из Мишиных рук и закрыл её.
— Что ж вы мало спрашиваете? Я бы и другую книжку почитал.
— Ой ли? — ответил Михайло Васильевич и чуть улыбнулся. — Ну, почитай.
Миша раскрыл книгу и прочёл:
— «Речь хитрость добро глаголали».
— Что это значит? — спросил Михайло Васильевич.
— Я подумаю, — ответил Миша и стал думать, но, сколько ни старался, не мог понять, о чём говорится: про речь ли, про добро или про хитрость.