— Я не боюсь, — сказал Миша. — Я тоже научусь звёзды считать и узнаю, отчего столбы на небе играют и на чём радужный мост стоит.
— Узнаешь, — ответил Иван Макарыч. — А может, хочешь по свежему снежку пробежаться? В гору-то лошадкам тяжело сани тащить.
Миша выскочил из саней и побежал вперёд.
Снежок заскрипел под новыми валенками, мягкие снежные звёзды ложились на тулупчик и таяли на руках. Вот так бы бежать до самого Петербурга! Но уже Иван Макарыч махал ему руками, звал в сани садиться. Миша дождался, пока лошади поравнялись с ним, ловко прыгнул, сел и рассмеялся.
— Ты чего? — спросил Иван Макарыч.
И Миша ответил:
— День-то какой хороший!
Часть вторая
Глава первая
Через три недели после отъезда, поздним вечером, Миша Головин добрался с обозом до Петербурга. После оттепели подули холодные ветры, и лошади скользили и выбивались из сил. Как Иван Макарыч ни жалел Мишу, всё же в последний день частенько приходилось брести рядом с санями. Миша промёрз и сильно устал.
По широким, глухим и тёмным улицам, мимо маленьких сонных домишек обоз наконец доехал до постоялого двора.
В низкой комнате все спали вповалку на полу и полатях. Миша, повязанный платком поверх шапки и тулупа, стоял, качаясь, засыпая и встряхиваясь, пока Иван Макарыч разговаривал с хозяйкой. Какого-то парня согнали с полатей и Мишу уложили наверху. Он тотчас заснул.
Когда Миша проснулся, в комнате было тихо. Слабый отблеск огня, словно далёкие зарницы, пробегал по потолку. Миша повернулся, поглядел вниз. Постояльцы все ушли. Одна хозяйка хлопотала у печи.
— Проснулся, — сказала она. — А Иван Макарыч давно ушёл. Он велел тебе дожидаться. Уж теперь он скоро придёт, поведёт тебя на Мойку, к дяденьке, к генералу... Ты бы сполоснул лицо, а то нос весь в саже.
Хозяйка плеснула ему на руки воды из ковша, и Миша утёрся платком. Потом она сунула ему баранку:
— Покушай, миленький!
В комнате воздух был тяжёлый, и Миша вышел во двор. Чуть светало. Снег был испачкан прелой соломой и навозом. Миша открыл калитку и очутился на улице.
Он постоял минуту, и она показалась ему часом. Он нетерпеливо подумал, что можно пойти навстречу Ивану Макарычу и на такой широкой и пустынной улице им не разминуться. Когда мальчик дошёл до угла, то открылась такая же улица, и Ивана Макарыча снова не было видно. Так он добрался до реки.
Был тот неопределённый час, когда рабочий люд уже ушёл на работу, а господа ещё спят. Но Миша этого не знал и удивился, что никто не попадается ему навстречу и некого спросить про Ивана Макарыча. Он уже хотел вернуться, но, оглянувшись, увидел, что все улицы одинаковы и ему самому не найти постоялый двор. Тогда он медленно и оглядываясь, не видать ли Ивана Макарыча, пошёл по набережной.
На том берегу стояли, наклонно спускаясь по льду, поднятые на брёвна корабли, и Миша по темневшей на льду тропке перешёл реку и обошёл корабль. Дальше открылась площадь с большим храмом, где шла служба и, наверно, были люди, но Миша побоялся туда зайти, чтобы не прозевать Ивана Макарыча.
Он шёл всё дальше, и теперь изредка попадались случайные прохожие. Он несколько раз пытался подойти к ним, но они торопливо пробегали, не обращая на него внимания. Он потянул за рукав встречного мальчишку, но тот вырвался и показал ему кулак. Миша остановился, чтобы оглядеться, но какой-то здоровый мужик толкнул его — не стой на пути! — и он двинулся дальше. Так он добрёл до второй реки, и тут ему встретилась какая-то старушка.
Мише её лицо показалось добрым, и он спросил:
— Бабушка, как мне пройти к постоялому двору?
— А какой же двор тебе нужен? Здесь много постоялых дворов, миленький, а я там век не бывала. Город большой, дворов-то много. На какой улице твой-то двор?
— За рекой, — сказал Миша.
— А за какой рекой? И рек-то у нас много. И Нева-река, и Невка, и Мойка, и Фонтанка, и каналы, и канавы. У нас город большой...
— Мойка? — перебил Миша. — А где это Мойка?
— А вот на Мойке-то и стоим, — ответила старушка. — Это она, Мойка, и есть. Что же ты, Мойки не знаешь?
— Здесь на Мойке живёт Михайло Васильевич Ломоносов, — сказал Миша.
— Не слыхала про такого. А он что, генерал?
— Генерал.
— И генералов у нас много, — сказала старушка. — И военные генералы есть, и штатские, и в академии профессора — вроде генералов. У нас всяких много, город большой.
— Он в академии профессор, — сказал Миша.
— И в академии профессоров много, — ответила старушка. — Ты спроси у соседей. А мне некогда, миленький. И как тебе помочь, когда ты сам толком ничего не знаешь! — И она поспешно пошла прочь.
Миша внимательно оглядел Мойку. Среди домов один показался ему решительно лучше всех. Был он трёхэтажный, со статуями на крыше, с колоннами, балконом, огромными окнами. И Миша подумал, что, наверно, Михайло Васильевич живёт в этом доме. Он смело подошёл к стоящим у ворот людям и спросил:
— Михайло Васильевич здесь живёт?
— Нет здесь такого, — отмахнувшись, ответил один.
Но второй сказал:
— Стой, стой! Какой Михайло Васильевич? Не Ломоносов ли?
Миша кивнул головой.
— А вон на той стороне. Вон двухэтажный, с мезонином. Перейдёшь реку — прямо в него упрёшься.
Миша поблагодарил и, сбежав по ступенькам с пристани, перешёл по льду на другую сторону.
Глава вторая
Дом смотрел на реку и на Мишу пятнадцатью завешенными окнами, но двери не было ни одной. Миша прошёл вдоль дома, увидел кованую чугунную калитку и вошёл во двор — авось там есть вход.
Со двора в дом вело большое застеклённое крыльцо. Миша отворил дверь и увидел девушку в сарафане, которая мыла пол.
Миша поклонился, но девушка не обратила на него внимания. Он снова поклонился и ступил шаг вперёд. Девушка быстро подняла голову и крикнула:
— Ай, не ходи, не ходи — наследишь!
— Мне к Михаилу Васильевичу, — сказал Миша.
— Вышел! — ответила девушка и ещё крепче стала тереть пол.
Миша в раздумье прислонился к притолоке. Уйти? Город большой, незнакомый — Михайла Васильевича прозеваешь, Ивана Макарыча не найдёшь, сам потеряешься. Он решил ждать.
Тут девушка поднялась, чтобы отжать тряпку, и опять увидела Мишу.
— Сказано — вышел он! — заговорила она. — Здесь ждать нельзя. Барыня выйдет, заругается.
— Что же мне делать? — жалобно спросил Миша. — Ведь я не здешний. Я не знаю, где его искать.
— Да он недалеко ушёл, — сжалившись, объяснила девушка. — Он, верно, в мастерской. Выйди во двор, там найдёшь его. Только здесь не стой.
Миша опять вышел во двор и оглянулся. По свежему снегу цепочкой шли одни только крупные мужские следы, и Миша пошёл по следу. Следы подвели его к кованой решётке, и сквозь узорчатую калитку он вошёл в плодовый сад.
Укутанные на зиму рогожами деревья сверкали снежным убором. Меж гряд были крытые аллеи. С оплетавшей их дранки ещё свисали засохшие ветви вьющихся растений. Запорошённые снегом, они блестели и искрились на утреннем солнцё.
Следы два раза прошли взад и вперёд по аллее, обогнули четырёхугольный бассейн и дошли до второго двора.
В глубине этого двора с обеих сторон стояло по двухэтажному дому — один поменьше, другой побольше. Следы вели к меньшему, дверь в дом была отперта, и Миша вошёл.
Он очутился в очень высокой зале, в вышину всего дома, так что свет падал в два ряда окон — внизу и сверху, и было очень светло. Но как велика была эта зала, Миша не мог понять, потому что четвёртой стены не было — вместо четвёртой стены было что-то странное.
Миша стоял и смотрел. Было очень тихо. И в этой тишине на дальнем конце залы творилось что-то необычайное.
В огне и в дыме шла яростная молчаливая битва. Беззвучно рвались снаряды, но дым от них не стелился, не рассеивался, а застыл неподвижными белыми клубами. Солдаты, сверкая обнажёнными штыками, кололи и рубили врагов, но поднятые руки не шевелились и не опускались. Развевались знамёна, но их складки хранили всё тот же изгиб. И мимо солдат, мимо Миши по брошенному оружию, по лафетам разбитых пушек мчался на могучем коне гигантский всадник, ни на миг, ни на шаг не двигаясь с места.