— А новеньких в школу поведут? — спрашивал Сережа то у одного, то у другого из приютских.
— Сам пойдешь! Школа-то рядом, только дорогу перебежать, — засмеялся Васька Новогодов.
— А учитель не дерется? — спросила черненькая косая девочка с испуганным лицом.
— Меня не тронет, а ты — косой заяц, тебя станет лупить! — крикнул Васька.
— А может, тебя самого из школы прогонят!
— Что? Что? Меня прогонят из школы? Как бы не так! — закричал Васька и щелкнул кого-то из ребят по лбу.
— Юлия Константиновна, Юлия Константиновна! Васька опять дерется! — закричали ребята.
Васька успел дать несколько тумаков двум маленьким девочкам и ударил по голове мальчика с завязанной щекой.
На шум в комнату торопливо вошла Юлия Константиновна.
— Опять?! — сказала она строго и показала пальцем на дверь, которая вела в столовую.
— Ладно уж, — крякнул Васька и, засунув руки в карманы, пошел становиться на колени.
Начальница не торопясь пошла за пим.
— Юлия Константиновна! — бросился Сережа вдогонку. — А вы не знаете, меня в школу возьмут?
— Как же, обязательно возьмут, — сказала Юлия Константиновна не оборачиваясь.
Сережа от радости скатился кубарем с лестницы, выбежал во двор и чуть не сбил с ног рыжего Пашку, который тащил из кухни помойное ведро.
— Пашка! Завтра в школу пойду!
— Подумаешь, невидаль! — заворчал Пашка. — Несется глаза вылупя, а тут человек помои тащит.
В глубине двора, возле сарая, пять маленьких приютских девочек, держась за руки, топтались в хороводе и пели унылыми голосами любимую песню Юлии Константиновны:
Сережа с разгона так и врезался в хоровод.
Девочки завизжали и бросились врассыпную.
Сережа с минуту постоял в раздумье и повернул к воротам. А что, если сейчас побежать домой и рассказать всё Саньке? Дом близко, рукой подать. Можно успеть до обеда вернуться обратно. Никто ничего не заметит. Сережа распахнул калитку, выскочил за ворота — и налетел прямо на дворника Палладия.
— Ты это куда же, земляк, собрался? А? — удивился Палладий, поворачивая к Сереже рыжую бороду.
Сережа ничего не ответил дворнику и, поглядев на него исподлобья, молча вернулся во двор. Придется, видно, ждать до воскресенья. Раньше никак не убежишь!
Ночью ребята шевелились и ворочались больше, чем всегда. Сережа просыпался раза три — он все боялся, что проспит и приютские без него уйдут в школу.
Последний раз, когда он проснулся, никак нельзя было разобрать — вечер это или уже утро. За окошком было темно, и внизу на кухне не хлопали дверью. Значит, еще ночь. Сережа высунулся из-под одеяла.
— Ты чего не спишь? — вдруг спросил его с соседней койки рыжий Пашка. Голос у пего был хриплый — видно, он тоже только что проснулся.
— А ты чего? — спросил Сережа и, натянув на голову одеяло, оставил сбоку маленькую щелочку, в которую и стал разглядывать спальню.
Скоро на соседних койках завозились и зашептались приютские.
— Вставать пора! — сказал кто-то из ребят, и все разом принялись одеваться.
Когда Дарья пришла будить детей, они были уже одеты.
— Эку рань поднялись, беспокойные! — проворчала Дарья и вышла из спальни.
Оправив кровати, ребята побежали умываться, а потом пошли завтракать.
Когда они доедали гороховый кисель, в столовой появилась Юлия Константиновна.
Па ней было черное платье с высоким воротником и белой кружевной рюшкой вокруг шеи. На грудь Юлия Константиновна приколола маленькие золотые часики.
Волосы у нее были завиты и лежали волнами.
Юлия Константиновна оглядела приютских и велела стать в пары.
Стуча сапогами, перешептываясь и толкаясь, ребята выстроились в узком проходе между стеной и скамейками.
В столовую, прихрамывая, вошла Дарья, неся на вытянутой руке стопку носовых платков.
Юлия Константиновна начала раздавать приютским носовые платки. Платки были большие, и на углу каждого красными нитками была вышита метка: Д. П. М. Д. — Дом призрения малолетних детей.
Но это было еще не все. Как только раздали платки, Дарья принесла сумки — добротные, из сурового полотна. Они были похожи на кошели, с которыми уржумские хозяйки ходили на базар. Только у этих сумок были не две лямки, а одна длинная лямка, и их можно было надевать через плечо. На каждой сумке сбоку темнела круглая приютская печать.
Потом ребят вывели во двор, и Юлия Константиновна, в черном платье и белых кружевных перчатках, вышла на крыльцо.
— Дети, за мной! — скомандовала она и, подобрав длинную юбку, медленно пошла к воротам.
Пары потянулись за ней.
У ворот дворник Палладий, в чистом фартуке, низко поклонился Юлии Константиновне.
— Пошли? — спросил он и распахнул калитку.
— Пошли! — сказала Юлия Константиновна.
Приютские шли важно по улице. Им казалось, что сегодня день особенный — вроде воскресенья, хотя все отлично знали, что был вторник.
Из ворот одного дома вышла женщина с тяжелой бельевой корзинкой на плече; она остановилась, опустила корзинку на землю и долго глядела вслед приютским.
— Куда это их, сирот, повели? — сказала она, покачивая головой.
— В школу, тетенька! — крикнула девочка из последней пары.
Ребята старались идти в ногу. Кто-то начал считать:
— Раз, два! Раз, два!
Но считать и маршировать пришлось недолго — школа была на этой же улице, только наискосок. Около маленькой желтой калитки Юлия Константиновна сказала:
— Дети, не толкаться! Входите по одному.
Приютские шли важно по улице
А как не толкаться, когда всякому хочется поскорей попасть на школьный двор, а калитка такая узкая!
Школьный двор ничем не отличался от остальных уржумских дворов. Был он мал, порос травою; в глубине двора был садик, а в садике виднелся кругленький столик и скамеечки, — видно, учитель здесь летом пил чай.
На палисаднике висело детское голубое одеяло и маленькая рубашонка.
У крылечка разгуливали толстые утки.
— Это чьи утки? — спросил Сережа у Пашки.
— Учителевы, — ответил Пашка и хотел еще что-то прибавить, но не успел.
Приютских ввели в темные сени.
Только что вымытый пол еще не просох, и ребята на цыпочках прошли через сени до входных дверей.
Из комнат доносился топот, какая-то возня и детские голоса. Вдруг дверь приоткрылась, и ребята увидели Сократа Ивановича, маленького бледного человека в синей косоворотке.
— Проходите, зяблики, в залу! — крикнул он. — Сейчас будем молитву читать.
— В залу, — громким шепотом сказала Юлия Константиновна и, шумя юбкой, пошла впереди ребят.
Залой называлась небольшая пустая комната с низким потолком и тремя скамейками у стен. Здесь было полутемно, потому что перед окнами росли густые кусты сирени.
— Темно, как у нас в столовой, — сказал кто-то из приютских.
В залу вошел приютский поп, отец Константин. Он, как всегда, пригладил рукой длинные волосы, поправил на груди крест и начал читать молитву.
И молитва тоже была знакомая. Ее в приюте читали каждый день. После молитвы ребят повели в класс.
Здесь Сережа впервые увидел школьные парты. Ему очень нравилось, что парта — это и столик и скамейка вместе. А еще больше понравилось, что в ящик парты можно прятать книги и сумку.
Его посадили рядом с Пашкой.
Сережа не успел толком разглядеть класс, как вошел учитель Сократ Иванович, и начался урок.