Юлия Константиновна рассердилась. После репетиции она приказала упрямым «артистам» пойти в столовую и стать на колени. Теперь уже «артисты» стали завидовать тем, кто не участвовал в спектакле.
Три недели готовили пьесу — репетировали ее и рисовали декорацию: большущую русскую печь с заслонкой, похожей издали на огромную черную заплату, и стену с дверью, которая не открывалась.
И вот наконец пришел Новый год, а с ним и тревожный день спектакля. «Артисты» с утра так волновались, что за завтраком даже не прикоснулись к жареной картошке, самому любимому блюду приютских. Наташа Козлова то и дело бегала в коридор и пила из кадки ледяную воду. От страха ее бросало то в жар, то в холод. К полудню она охрипла.
Юлия Константиновна сперва разбранила ее, а затем заставила выпить несколько сырых яиц.
Рыжий Пашка все утро ходил по коридору и зубрил по бумажке роль.
— «Милая моя, кроткая сиротка, — читал он, вытягивая шею. — Теперь уж ты не будешь одна-одинешенька на белом свете. Ты станешь жить со мной в моем тихом лесном домике и покоить мою старость…»
Пока Пашка долбил роль, у Сережи было дела по горло.
Юлия Константиновна поручила ему повесить занавес. Задача эта не такая уж мудреная — вбей два гвоздя в стенку и протяни веревку между гвоздями, а потом вешай на веревку занавес из трех сшитых одеял.
Да вот беда: самого главного у Сережи под рукой не оказалось. Были гвозди, да ржавые и погнутые — в стенку никак не лезли, и веревка тоже негодная — гнилая. Как на такую веревку занавес повесишь, так он сразу и оборвется.
Пошел Сережа по двору искать, нет ли где гвоздика.
И вдруг в углу сарая отыскал он целый ящик гвоздей. Гвозди хорошие, только самую малость ржавчиной тронуты. Там же, в сарае, под ломаными санями нашел Сережа и веревку, недержаную, новую, добротную. Дарья как только ее увидела, так сразу на нее польстилась.
— После представления белье на ней буду вешать.
К вечеру все в приюте сбились с ног. Мальчики перетаскивали из столовой в залу длинные скамейки, девочки торопливо дошивали занавес из одеял, а Сережа Костриков с дворником Палладием и Васькой Новогодовым устанавливали декорации.
Наконец часов в шесть начали собираться гости.
Первым пришел один из попечителей приюта, купец Харламов, высокий толстый человек в сюртуке, с медалью на груди. С ним рядом шла, подпрыгивая на каждом шагу и вертя во все стороны маленькой остроносой головкой, сухопарая женщина в атласном платье. Потом пришел сутулый рыжий доктор, у которого были такие волосатые руки, что издали казалось, будто он в шерстяных рыжих перчатках. Затем явились две старушки в кружевных накидках. Старушки привели с собой внуков — белокурую толстенькую девочку с красными бантами в косичках и мальчика в синем бархатном костюме и белом пикейном воротничке. Дети, никого не боясь, принялись хохотать, бегать по коридору и ловить друг друга.
Гостей рассадили в первом и втором рядах, на стульях. Приютские устроились сзади, на высоких скамейках. Занавес долго не поднимался. Из-за кулис слышался чей-то громкий шепот и шарканье ног. Там все «артисты» столпились вокруг Пашки, которому Юлия Константиновна привязывала бороду из мочалки. Пашка оттягивал бороду вниз, хныкал и божился, что борода мешает ему говорить и даже дышать, потому что тесемки, на которых она держится, слишком туго стягивают ему щеки.
Наконец прозвонил колокольчик, тот самый колокольчик, который всегда собирал ребят на обед. И вот занавес, сшитый из одеял, испещренный по краям круглыми приютскими печатями, медленно пополз в сторону. Приютские, затаив дыхание и вытянув шеи, уставились на сцену.
Между картонной печкой и картонной стеной у настоящего окна сидела, подперев голову рукой, сиротка в красном сарафане. Она смотрела в окошко. Посидев с минуту, сиротка вздохнула два раза, так, как ее учили на репетиции, и, сложив руки на груди калачиком, запела дрожащим, тоненьким голоском:
Приютские слушали раскрыв рты. Две девочки, которые сидели обнявшись на крайней скамейке, украдкой всхлипнули.
На сцене появилась Катя Столярова, которая представляла злую соседку. Она была в повойнике, и под платье у нее была подсунута подушка, которую она придерживала обеими руками на животе, боясь, чтобы подушка не упала.
— Катька-то, Катька!.. — зафыркали приютские.
Злая соседка надавала сиротке оплеух и велела ей нарубить три вязанки дров и натаскать с речки шесть ведер воды. Сиротка вытерла фартуком слезы и запела песню еще грустнее, чем первая. Под конец пьесы из-за правой кулисы на сцену вышел лесник — Пашка. На нем было зимнее приютское пальто и меховая шапка-ушанка дворника Палладия. За спиной у Пашки висело игрушечное ружье.
На Пашку нельзя было глядеть без смеха. На груди у него веером лежала желтая мочальная борода, а на верхней губе были густо выведены углем лихо закрученные усы.
— Здравствуй, сиротка, — сказал лесник, поворачиваясь к публике спиной.
Видно было, что он боится посмотреть на зрителей.
— На публику гляди, на публику, — шептала из-за кулис Юлия Константиновна, да так громко, что слышно было в последнем ряду.
Не слышал ее один только Пашка.
Сережа, который стоял у занавеса, видел, что у Пашки от страха так дрожат руки, словно он только что притащил со двора полное ведро воды.
Но понемногу Пашка успокоился и вошел в роль. Он говорил все громче и громче и все сильнее размахивал руками. Ему было жарко в тяжелом ватном пальто. Он снял шапку и почесал затылок. Все увидели, что на Пашкиной голове торчат, наподобие заячьих ушей, концы красных завязок от мочальной бороды. Зрители засмеялись.
— Занавес, занавес! — зашипела Юлия Константиновна.
Сергей, топая сапогами, пробежал через сцену и задернул занавес.
— Ну зачем ты, дурень, шапку снял? Всю пьесу испортил, — отчитывала Юлия Константиновна за кулисами Пашку.
— Вспотел больно, — оправдывался «лесник».
После спектакля дамы-попечительницы подошли к столпившимся приютским.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросила Сергея сухопарая дама в атласном платье.
— Сергей.
Дама погладила Сергея по голове.
— Ах, какие у тебя жесткие волосы! — сказала дама. — Ты, наверно, злой?
— Злой, — хмуро ответил Сергей и повернулся к окошку.
— Боже мой, какой дикарь! — вздохнула дама и покачала головой.
В ночь после спектакля многие из приютских долго не могли заснуть. Все вспоминали Катю Столярову с подушками на животе и «лесника» Пашку. Сам Пашка ворочался с боку на бок, натягивая на голову одеяло. Сергей, который спал рядом, услышал, что Пашка что-то бормочет. Он прислушался.
— Да ну их совсем с их спектаклем! — бормотал Пашка.
— А у тебя, Паша, хорошо получилось, — сказал Сергей. — Вот только зачем ты шапку…
Но Пашка не дал ему договорить и лягнул его ногой.
Глава XVIII
ПОЧЕМУ ЭТО ТАК?
Перед самым концом учебного года поп вдруг вздумал определить Сергея в церковный хор.
Во время большой перемены он подошел к Сергею, который сидел на подоконнике и читал какую-то интересную книгу.
— Ты только светские песни поешь или и церковные напевы знаешь? — спросил поп.
Сергей не знал, что ему ответить.
— Голос у тебя нужный — тенор. Я вчера слышал, как ты на берегу вечером песни пел. Чистый голос… С завтрашнего дня станешь в церковном хоре петь.