Работа у матера была нелегкая. По господам ходить — полы мыть, белье стирать.
Мать лежала на кровати, широко раскинув руки; на ее желтых провалившихся щеках горел лихорадочный румянец.
Мать тяжело дышала, и глаза ее были закрыты.
— Мам! — тихонько окликнула Анюта. — Мам!
Мать не отвечала. Анюта затряслась и заплакала тоненьким голоском; глядя на нее, заревела и маленькая Лиза, Сергей стоял молча, опустив голову.
— Чего вы, глупые, чего? — тихо сказала Кузьмовна, открывая глаза.
— Не помирай, — всхлипнула Анюта.
Сергей вдруг ткнулся головой в плечо матери и тоже заплакал.
Кузьмовна сделала усилие, приподнялась на подушке и обняла Сергея.
— Дурачки, идите играйте. Не помру я, — сказала она и погладила по голове маленькую Лизу.
Ребята успокоились и полезли на полати играть в «гости».
На следующее утро Анюта проснулась раньше, чем обычно. Она свесилась с полатей, поглядела вниз — и замерла. Внизу около кровати матери суетились бабушка и Устинья Степановна. За их спинами матери не было видно, но по тому, как вздыхала бабушка, а Устинья Степановна закрывала мать простыней, Анюта поняла, что случилось что-то страшное.
На столе горела маленькая лампочка, за окном была еще ночь.
— Вот и отстрадалась наша Катерипушка! — сказала бабушка и концом головного платка вытерла слезы.
Два дня в дом Костриковых ходили соседи прощаться с Катериной Кузьминичной. А на третий к воротам подъехали простые деревянные сани, запряженные мохноногой лошаденкой, и Кузьмовну повезли на кладбище.
День был морозный и ветреный. За гробом шли бабушка Маланья с внуками и Устинья Степановна со своими ребятами. Идти было трудно — намело много снега. Ребята по колено увязали в сугробах. На полдороге бабушка Маланья посадила Лизу и Сергея в сани рядом с гробом.
На кладбище было тихо. Стояли застывшие белые деревья, на крестах и палисадниках шапками лежал снег. Узкие кладбищенские дорожки затерялись среди сугробов. Похоронили Кузьмовну в дальнем конце — у старой ограды.
Не успели забросать могилу землей, как вдруг повалил густой снег и через минуту покрыл белым покровом могилу матери.
Глава III
СЕРЕЖИНА БАБУШКА
Сережина бабушка, Маланья Авдеевна, родилась в деревне Глазовского уезда. Тут она и замуж вышла, по жить ей с мужем не пришлось. Сережиного деда, Ивана Пантелеевича, взяли смолоду в солдаты и угнали на Кавказ. Было это при царе Николае Первом. В то время по царскому закону в солдатах служили целых двадцать пять лет.
Уходил на службу молодой парень, а возвращался он домой стариком. Да хорошо еще, если возвращался.
Бабушка Маланья Авдеевна так и не дождалась своего мужа. Он прослужил шесть лет, заболел лихорадкой и умер на Кавказе в военном госпитале. Пришлось Маланье с маленьким сыном у людей в няньках служить — сначала в деревне, потом в городе. Питомцы разные ей попадались — и ласковые, и упрямые, и послушные, и озорные. Няньке тут выбирать не приходится, ее дело — забавлять барчонка и ухаживать за пим, как господа прикажут. А случалось, что и не за одним, а за целым выводком ходить надо было.
Начнут господские дети в стадо играть: кто мычит, кто хрюкает, кто блеет. А няньку заставляют собакой быть. Ползает бабушка Маланья на четвереньках по комнате и лает. Отказаться никак нельзя. Дети в слезы. Сейчас же к матери с жалобой:
— Няня играть с нами не хочет!
А барыня с выговором:
— Какая же ты нянька, если детей забавлять не умеешь? Придется тебе расчет дать!
Пока Маланья Авдеевна еще молодой была, ей это с полгоря было. И на четвереньках, бывало, бегает, и мячик с крыши или из канавы достает. Но под старость трудно уж ей было не то что в канаву, а и под стол вместе с детьми залезать, когда барчата в казаки-разбойники или в прятки играли… Однажды заставили они бабку Маланью сесть верхом на перила лестницы да и съехать вниз. Долго отказывалась бабушка от этой поездки, — дети и слушать ее не хотели. Маленький барчонок уже плакать начал и ногами стучать.
— Ну, воля ваша, — сказала бабушка, села на перила и поехала.
Ничего, жива осталась, а только ладони в кровь ободрала. Три дня у нее руки, точно култышки, обвязаны были.
На первом месте, у барина Антушевского, прожила бабушка Маланья тринадцать лет. И вдруг барина по службе из Глазовского уезда в город Уржум перевели. Стали господа няньку уговаривать:
— Поедем с нами. Как приедем в Уржум, найдем мы себе другую няню, а тебя обратно на родину отправим. Войди, Маланья, в наше положение.
Ну и послушалась бабушка Маланья, вошла в положение, поехала с господами в Уржум, а они, вместо благодарности, обидели ее. Был раньше такой порядок: как наймется кто к господам в услужение, у него сейчас же паспорт отбирают. А без паспорта никуда не сунешься.
Приехала бабушка с господами в Уржум, прожила там три месяца и стала к себе на родину собираться.
— Ищите себе, барыня, новую няньку. Я домой поеду.
А барыня и слушать не желает и паспорта не отдает. Что тут делать? Куда жаловаться пойдешь?..
Махнула рукой бабушка Маланья, поплакала, погоревала и осталась навсегда в Уржуме.
От Антушевского перешла к другим господам служить, а когда совсем старой стала, поступила к акцизному чиновнику Перевозчикову.
«Послужу годков пять, а там авось чиновник пожалеет и за верную службу пристроит меня в богадельню, успокою там свои старые кости», — думала бабушка.
Но вышло все по-иному.
Глава IV
СИРОТЫ
Подходил к концу пятый год нянькиной службы у чиновника Перевозчикова. Уже чиновник насчет бабки Маланьи прошение в богадельню подал. Уже бабка подарила чиновниковой кухарке свою цветастую шаль с бахромой, — куда, мол, такая шаль в богадельне!
А тут вдруг умерла от чахотки сноха Маланьи, Кузьмовна, оставив круглыми сиротами троих ребят. Пришлось бабушке своих родных внучат на старости лет нянчить. А было ей тогда восемьдесят два года.
Взяла бабушка расчет и вместо богадельни переселилась на Полстоваловскую улицу. Перенесла туда свой зеленый сундучок, где лежало ее добро, накопленное за многолетнюю службу: три платья, фланелевая кофта, платок кашемировый, прюпелевые башмаки да белья несколько штук.
Началась у бабушки новая жизнь. Внуки маленькие были, и дела с ними хватало. И обед сварить надо, и ребят обшить, и за водой на речку сбегать. Нелегко было старухе с хозяйством справляться.
Стала бабушка себе помощницу готовить: Анюту к работе приучать. Анюте всего десять лет было. Бабушка ее то в лавку пошлет за хлебом или керосином, то пол мыть заставит, то белье полоскать. Старалась Анюта, как могла, угодить бабушке. Иной раз и Сережа ей помогал. Станет Анюта картошку чистить, а он тут как тут: «Давай почищу». Но не успеет и одну картошку очистить, как бабушка отбирала у него нож.
— Картошку нужно чистить с умом. Кожицу тонюсенько срезать, а ты вон сколько добра испортил. Так и в рот ничего не останется, — говорила бабушка.
Сережа неохотно отдавал ножик и сейчас же находил себе другое дело. Начинал косарем колоть лучинки на самовар, а то отправлялся с Анютой на речку полоскать белье. Анюта тащила корзину с бельем, а он шел рядом и держался за край корзины.
На реке Анюта пробиралась по камешкам туда, где вода была чище и глубже, а Сережа оставался на берегу. Он собирал ракушки, строил из песка запруду и посматривал на Анюту.
— Не потони, Нютка! — кричал он сердито, когда сестра слишком низко наклонялась над водой.