Но в день приезда Сергея пароход опоздал.
И когда Сергей пришел на Полстоваловскую, дома была одна бабушка Маланья. Старшая сестра Анюта ушла к подруге, а Лиза убежала на Уржумку купаться.
Бабушка, укрывшись шалью, дремала на лавке.
— Кто там? — закричала она, услышав в сенях чьи-то громкие незнакомые шаги.
— Свои! — ответил с порога мужской голос.
— Сереженька! Приехал! — ахнула бабушка.
Она поднялась с лавки и ощупью, держась за стену, пошла навстречу Сергею. Через минуту они сидели рядом на лавке. Старое морщинистое лицо бабки сияло.
— Большой, большой вырос. И тужурка форменная! И усы!.. Все как следует! Поглядела бы сейчас на тебя покойная Катя. — Бабушка заплакала.
И действительно, Сергей вырос и очень возмужал за последний год жизни в Казани. Широкоплечий и крепкий, в суконной форменной тужурке, с темными густыми волосами, зачесанными назад, он выглядел старше своих восемнадцати лет.
Вскоре вернулись сестры, и в доме зазвучали молодые, веселые голоса, а через час уже вся Полстоваловская знала о приезде Сергея. То и дело хлопала и скрипела старая низенькая калитка костриковского дома.
Пришла мать Сани, Устинья Степановна Самарцева, заглянул Пронька, забежали два соученика Сергея по городскому училищу. А под вечер явился приютский дворник Палладий. Он заметно постарел, и в рыжих волосах его, подстриженных в скобку, появилась седина.
Палладий поздоровался, поставил у дверей большую сучковатую палку, которую он называл «своим дружком», и уселся на табуретку против Сергея.
— Скажи, пожалуйста, техник-механик стал! — удивлялся Палладий. — Одиннадцать лет в приюте служу, а впервые вижу, чтоб приютский сирота в люди выбился.
Он почтительно разглядывал форменную фуражку, которую держал осторожно двумя пальцами за козырек.
Дворник долго сидел в гостях у Костриковых, пил чай с баранками, расспрашивал Сергея про Казань и ушел очень довольный тем, что Сергей выучился на «механика» и «не загордился».
Не успела закрыться дверь за дворником Палладием, как пришел Саня Самарцев. Саня был в новом костюме, в высоком накрахмаленном воротничке, подпиравшем подбородок, и в шелковом галстуке. В руках он держал тоненькую бамбуковую тросточку с надписью «Кавказ».
— Вот и наш кавалер пожаловал, — сказала бабушка Маланья.
И верно, иначе как кавалером Саню теперь и назвать было нельзя.
— Я тебя сразу и не узнал — ишь ты, какой франт, — сказал Сергей, обнимая приятеля за плечи.
— Вас, уважаемый Сергей Миронович, тоже узнать трудновато, — засмеялся Саня.
В первое же воскресенье товарищи встали в шесть часов утра и отправились на рыбную ловлю.
Город уже просыпался. Шли уржумские хозяйки с ведрами на речку. Звонили в соборе к ранней обедне. Домовладельцы подметали перед своими домиками улицу.
Товарищи дошли до реки, выбрали укромный уголок, разделись и бросились в воду.
Как хорошо было плыть по реке в это июньское жаркое утро! Вода была прозрачная, видно было песчаное желтое дно.
— Дальше учиться будешь? — вдруг спросил Саня, плывя рядом с Сергеем.
— Я не прочь, да только, сам знаешь, — кому пироги да пышки, а кому синяки да шишки.
— А то оставайся здесь. У нас в Управе вакансия регистратора освобождается. Хочешь, похлопочу за тебя?
— Не надо, — сказал Сергей.
Оба плыли несколько минут молча.
— Иван Никонович! — вдруг закричал Саня. — Иван Никонович!
Сергей увидел на берегу лодку, а в ней парня лет двадцати шести, с пышной русой шевелюрой. Студенческая выгоревшая от солнца фуражка сползла ему на затылок. Он вычерпывал из лодки воду железной банкой.
— Говорят, что он политический, — тихо сказал Саня. — Познакомить тебя?
Ивана Никоновича, студента Томского технологического института, Саня знал еще по Вятке. Знакомство состоялось. Этот день они провели втроем, а вечером втроем отправились в гости к политическим ссыльным.
Возвращаясь от ссыльных, Сергей вдруг сказал:
— Хорошо бы собрать знакомую молодежь да поехать по реке на лодке.
— Мысль невредная! — подхватил студент.
Через неделю был устроен пикник. На лодках поехало человек двенадцать: курсистки, студенты, гимназисты. Взяли с собой самовар, бутерброды, гитару. Поздно вечером на берегу Уржумки разложили костер, наварили ухи. Играли на гитаре, пели хором революционные песни, над рекой раздавались молодые голоса:
От костра на воде дрожали красноватые отблески.
Сергей стоял у костра и дирижировал зеленой веткой:
Глава XL
СЕРГЕЙ УЕЗЖАЕТ
Почти каждый день Сергей встречался со студентом.
Возвращаясь из Управы, Саня постоянно заставал их вместе. Он начинал ревновать Сергея, и ему казалось, что тот никогда с ним так охотно и оживленно не разговаривал, как с новым товарищем.
Даже бабушка Маланья благоволила к Ивану Никоновичу, который ежедневно бывал у Костриковых. Бабушка прозвала его «Тара-ри-ра». У студента была смешная привычка: он всегда напевал себе под нос мотивы без слов, так что слышалось одно беспрерывное «тара-ри-ра, тара-ри-ра».
В середине августа Сергей вдруг объявил дома, что он уезжает с Иваном Никоновичем в Томск.
— Ты что ж, в Технологический учиться едешь? — спросил Саня.
— Хотелось бы, да неизвестно, как обстоятельства сложатся.
— Кем же ты все-таки думаешь быть?
— Буду тем, что сейчас самое важное и самое нужное, — ответил Сергей.
— Ничего не понимаю, — рассердился Саня и замолчал.
Бабушка, узнав об отъезде Сергея, завздыхала:
— Зачем уезжать? Устроил бы тебя Саня в Управу, и жил бы ты себе тихо да спокойно в Уржуме.
— Ехать, бабушка, нужно.
— Ну, раз нужно, поезжай, — махнула рукой бабушка. — Это тебя не иначе как «Тара-ри-ра» взбаламутил!
За семь дней до отъезда Сергей решил пойти к фотографу вместе с бабушкой и сестрами.
Бабушка по такому торжественному случаю позвала Устинью Степановну и долго советовалась с ней, в каком ей платке сниматься — в ковровом или в черной шали. Лиза вместо обычной косы сделала прическу.
По городу бабушку медленно вели под руку Лиза и Сергей. Бабушка шла и спотыкалась — не слушались старые ноги.
Фотограф — маленький тщедушный человечек — суетился, долго усаживал их и наконец усадил: бабушку рядом с Лизой, которая держала в руках книгу, а позади поставил Сергея и Анюту.
Через четыре дня снимок был готов, и бабушка Маланья повесила его на самом видном месте, в горнице под иконой.
Уезжал Сергей в осенний теплый и ясный день. На березах уже кой-где пожелтели листья, но небо было голубое и безоблачное.
Сборы не затянулись. Корзинка с бельем, одеяло да подушка — вот и все имущество!
Бабушка Маланья в это утро встала чуть свет, напекла Сергею подорожников и налила бутылку топленого молока.
— Дорогой выпьешь. На воде есть всегда хочется, — уговаривала она Сергея и, несмотря на его протест, все-таки всунула ему в карман бутылку с молоком.
Младшая сестренка Лиза на прощание подарила брату носовой платок, на котором вышила его инициалы.
Сергей простился с бабушкой и сестрами, за ним зашли Иван Никонович и Саня, который хотел проводить товарищей до пристани Цепочкино.
Когда они пришли на пристань, пароход стоял уже у причала.