Отвечать неизвестному противнику наугад было бесполезно да и опасно. В конце Тверского бульвара на Страстной площади стояла большевистская артиллерия и стреляла в Александровское юнкерское училище. Пули могли попасть в своих же.
Решено было послать разведчика. Но попасть на правую сторону Тверского бульвара было нелегко. Нужно было перебежать улицу под обстрелом юнкеров из «Униона». И все же охотников вызвалось много. Миронин выбрал круглолицего Петьку.
— Счастливо оставаться, сестрица! — крикнул он, пробегая мимо Клаши.
Клаша молча кивнула ему головой. Она еле успевала перевязывать раненых. Уже в кондитерскую снесли девять человек.
— Может, и пробежит парнишка! — сказал рабочий, которому Клаша бинтовала ногу.
Клаша обернулась.
Петька уже был на другой стороне улицы, но в ворота прошмыгнуть не успел. Пошатнувшись, он упал на колени и неуклюже повалился на бок.
— Подстрелили, гады, — скрипнул зубами раненый.
Через полчаса в разведку ушел другой. Этот пошел бульваром, прячась за деревья и перевернутые садовые скамейки. Он пробирался то бегом, то ползком. Из чердачного окна аптеки наблюдатель видел, как разведчик благополучно дошел до дома, куда его послали, и скрылся в воротах.
Но прошел час — разведчик не возвращался.
— Видно, и этого ухлопали, а может, и арестовали.
— Еще бы, сразу видать, что наш! — переговаривались красногвардейцы.
— Вот если б ему погоны нацепить, тогда б статья другая.
— И без погон пройти можно!
— Черта с два. Проходных дворов здесь нету.
Стреляли всё чаще и чаще. Пули уже начали летать со стороны Спиридоновки и Большой Никитской улицы. Видно, юнкера пробрались и туда.
Клаша перевязывала раненых и не слышала, как в кондитерскую вошел дядя Семен. Осторожно переступая через лежащих бойцов, Семен подошел к ней сзади.
— Ну как, справляешься? — спросил он.
— Справляюсь.
Руки и край косынки у нее были запачканы кровью, да и сама косынка потеряла свой прежний ослепительно белый цвет.
Когда Клаша кончила бинтовать, дядя Семен отозвал ее в сторону.
— Клаша, — сказал он, — надо бы сходить на Тверской бульвар, к юнкерам, поглядеть, откуда они стреляют и где стоит пулемет… Как ты?..
Клаша переступила с ноги на ногу и поглядела на дядю.
— Пойду.
— Не струсишь?
— Не струшу. Сейчас надо идти?
— Сейчас. Идти придется напрямик. Проходных дворов не имеется. У нас есть подозрение на два дома. На белый с балконом и на красный каменный. Поняла?
— Поняла. Я только руки вымою.
Через пять минут со стороны аптеки появилась девочка в черной бархатной жакетке и в круглой меховой тапочке. Длинная русая коса была у нее перекинута через плечо. В руках девочка держала небольшую плетеную корзинку, в каких обычно отпускают пирожные в кондитерских. Не успела она появиться на бульваре, как выстрелы с правой стороны Тверского бульвара прекратились.
«Это они нарочно перестали, а как только подойду поближе, так и трахнут! И сразу насмерть, как Петьку», — подумала Клаша, и ей стало страшно.
Она на мгновение остановилась около дерева.
«А как же Катя не боится! Даже из винтовки стреляет!»
И Клаша поспешно зашагала по левой стороне Тверского бульвара.
Уже начинало темнеть. Бульвар точно вымер. Далеко, в конце его, одиноко маячил памятник Пушкину. Пушкин стоял, заложив руку за спину и склонив немного набок курчавую голову, будто прислушивался к далеким выстрелам.
Клаша шла не оборачиваясь, стараясь держаться ближе к домам. Из аптеки с тревогой и волнением за ней следили красногвардейцы. Клаша благополучно дошла до белого дома с балконом. У ворот дома никого не было видно. Она огляделась по сторонам и перебежала через бульвар на правую сторону улицы.
«Может, юнкеров здесь и нету! Может, они в соседнем доме сидят», — подумала Клаша, открывая тяжелую чугунную калитку. Она вошла во двор и столкнулась лицом к лицу с усатым юнкером.
— Куда, мадемуазель? — спросил юнкер, загораживая дорогу.
— К знакомым.
— Зачем?
— Одолжить картошки, — не растерялась Клаша и показала на корзинку.
— Ах так, проходите, — сказал юнкер и лениво козырнул.
Клаша торопливо пошла по огромному пустому двору, вымощенному булыжником. Во дворе возвышалось два четырехэтажных красных дома. Один невдалеке от ворот, другой в глубине двора. Клаша вошла в подъезд первого дома. Ей нужно было скрыться с глаз юнкера-часового. Через стеклянную дверь парадного ей хорошо было видно, как юнкер постоял-постоял у калитки и не спеша вышел на улицу.
Клаша выскочила из подъезда и прошмыгнула в глубь двора. Здесь у стены дровяного сарая она увидела трех юнкеров. Клаша спряталась за водосточную трубу каменного дома. Двое юнкеров стояли к ней спиной и о чем-то спорили. Третий, присев на корточки, поспешно набивал патронами пулеметную ленту.
«Вот почему не стреляли — патроны кончились», — сообразила Клаша. Опа решила посмотреть, куда же понесут готовую ленту.
Спор между юнкерами разгорался. Один из них, плотный и такой плечистый, что можно было подумать, будто у него подложены ватные плечи, вдруг выругался и, круто повернувшись, пошел в сторону Клаши.
Прятаться уже было поздно. Юнкер увидел ее за углом дома.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он.
Клаша молча смотрела на его красивое, молодое, но какое-то помятое лицо с припухшими мешками около глаз.
— Что ж ты молчишь? Ты где живешь? Здесь? — допытывался юнкер.
— Здесь, — сказала Клаша и ткнула пальцем куда-то вверх.
— А ну, пойдем? Показывай.
Юнкер пропустил Клашу вперед.
«Что ж теперь будет? Что же будет?»
Клаша вошла в подъезд четырехэтажного дома. Они стали подниматься по лестнице. Юнкер вытащил портсигар и закурил.
Клаша покорно шагала со ступеньки на ступеньку.
«А что, если взять да позвонить в первую попавшуюся дверь? Нет, нельзя. Не признают. Всюду чужие!»
— Ну, скоро? — спросил нетерпеливо юнкер, когда они очутились на площадке третьего этажа.
— Скоро, — вздохнула Клаша.
Она решила: «Будь что будет, а до четвертого этажа дойду!»
— Может быть, ты на чердаке живешь? А? — язвительно спросил юнкер. — Стой! — грубо сказал он и схватил ее за плечо.
Клаша остановилась.
— Черт бы побрал эти шпоры! — выругался юнкер и, поставив ногу на ступеньку, стал застегивать расстегнувшийся ремешок.
Клаша с тоской обвела глазами белые стены, высокие, обшитые клеенкой двери чужих квартир. От неизвестности у нее замирало сердце, а к горлу подступала противная тошнота, — такое чувство она испытывала перед экзаменами.
«Чтоб ты провалился сквозь землю!» — пожелала Клаша юнкеру, глядя с ненавистью на его согнутую широкую спину.
— Ну-с, — сказал юнкер и выпрямился.
Клаша в отчаянии шагнула еще на одну ступеньку выше. На лестнице было уже темно.
И тут случилось такое, чего никак не ожидали ни Клаша, ни сам юнкер.
Над их головами на крыше что-то страшно ухнуло. Это было похоже на выстрел из, огромней пушки. По крыше с грохотом посыпались листы железа и кирпичи. С потолка отвалился большой кусок штукатурки, и полетела белая пыль.
Юнкер на минуту остолбенел, а потом бросился на чердак.
— Стой здесь! — закричал он Клаше.
Клаша прижалась к стене.
— П-поручик убит! — послышался сверху чей-то заикающийся голос.
— Что? — выкрикнул юнкер.
На площадку лестницы с чердака спрыгнул маленький человек в длинной, не по росту, юнкерской шинели. На копчике его острого носа блестело пенсне. Он был без фуражки; из расцарапанной щеки текла кровь.