— Поручика убили, — повторил он. — Бомбу солдат бросил с соседней крыши.
— А где солдат? Задержан?
— Нет, убежал, — сказал маленький юнкер, глотая слюну.
— Шляпа несчастная, ворона! Надо было стрелять! И чему только вас, дураков, в университете учат! — презрительно сказал плечистый юнкер и, гремя шпорами, побежал вниз докладывать начальству о случившемся. — Девчонку постереги! — крикнул он снизу.
Студент-юнкер с минуту стоял как бы в столбняке, потом, опомнившись, вдруг закричал на всю лестницу визгливым и захлебывающимся голосом:
— Юнкеришка! Хам! Наполеон с Арбата! Плевал я на тебя и твои приказы. Плевал!
Не взглянув на Клашу, он бросился вниз, путаясь в полах своей длинной шинели. Клаша слышала, как стучали его сапоги по каменным ступеням лестницы, как сильно хлопнула внизу дверь. Затем все смолкло.
Клаша оглянулась. Раздумывать и ждать было некогда. Бежать вниз опасно. Сразу нарвешься на юнкеров. Спрятаться на лестнице негде. Оставалось одно — укрыться на чердаке. И Клаша бросилась по чердачной лестнице наверх.
Увидеть что-либо на чердаке не было никакой возможности. Здесь было темно, и после разорвавшейся гранаты плавал дым и столбом стояла пыль. К сернистому запаху примешивался запах копоти от печных труб. В темноте где-то под крышей блестело полукруглое чердачное окно.
Клаша, вытянув руки, ощупью двинулась по чердаку. Она старалась держаться ближе к стене. Пригнувшись, она шла медленно, то и дело натыкаясь на протянутые веревки. Споткнувшись о деревянную балку на полу, она чуть не упала и раза два больно ударилась головой о стропила.
Наконец кое-как она добралась до конца стены. Здесь в темном углу можно было спрятаться. Она присела на пол и пощупала руками вокруг себя. Под руки ей подвернулись какие-то пустые бутылки и большая бельевая корзина. Корзина была дырявая, без ручек. Клаша залезла под корзину и свернулась калачиком. Руки у нее были в земле и в пыли, а на лицо и на волосы налипла паутина. Она лежала, боясь дышать. От пыли, копоти и сернистой вони щекотало в носу, хотелось чихнуть. Так она пролежала минут десять, но ей казалось, что она здесь очень, очень давно.
— Дай бог, чтоб не пришли, — шептала Клаша.
Но с чердачной лестницы уже доносились голоса и звон шпор.
— Черт побери, ну и темень же здесь! — сказал хриплый голос, и вслед за этим чиркнула спичка, а за ней другая и третья.
Сквозь прутья корзины Клаша увидела офицера. От неожиданности она чуть не вскрикнула. Это был Надеждин муж, поручик Скавронский. Он стоял на лестнице и заглядывал на чердак. За ним виднелись еще две фигуры. Спички погасли и, снова наступила темнота.
— Где пулемет? — спросил Скавронский.
— У среднего окна, — ответил юнкер, и опять вспыхнула спичка.
Все трое влезли на чердак.
Поминутно зажигая спички и чертыхаясь, Скавронский пошел к окошку. Клаша видела то освещенный кусок сапога, то офицерскую шашку, то руку юнкера, который придерживал, словно дама юбку, полы своей длинной шипели.
— Нагнитесь, господин поручик! Здесь стропила, нагнитесь! — заботливо предупреждал один из юнкеров.
Скавронский что-то пробурчал в ответ.
Наконец они добрались до окошка. Скавронский зажег спичку и присел у пулемета.
— Ну, кажется, все части целы, — сказал он минут через десять, поднимаясь на ноги. — А где?.. — спросил он.
У Клаши замерло сердце и сразу похолодели руки. «Меня ищут! Меня!» Она зажмурила глаза.
— Здесь, — ответил юнкер.
Клаша приоткрыла один глаз и увидела, как юнкер осветил что-то темное, похожее на большой узел, недалеко от пулемета.
Поручик Скавронский зажег спичку и наклонился над убитым. Затем что-то сказал, но так тихо, что Клаша не могла разобрать слов.
— Ну-с, господа юнкера, несите пулемет.
Юнкера понесли пулемет, а Скавронский освещал им спичками дорогу. Клаша лежала под корзинкой, зажав обеими руками рот и еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть.
— Сейчас перейдем в дом номер двадцать два. Пулемет поставить на колокольню! — приказал поручик.
Юнкера с пулеметом начали осторожно спускаться с лестницы. Спичка в последний раз осветила чердак и погасла. Поручик Скавронский тоже сошел вниз. Клаша с облегчением вздохнула и, закрыв голову полой жакетки, с наслаждением чихнула два раза.
Опа еще долго просидела на темном чердаке, боясь, как бы не попасться снова юнкерам. Она старалась не глядеть в сторону убитого офицера. Ей казалось, что офицер шевелится и дышит.
«А может, он не убитый!» — думала Клаша.
Чуть-чуть светлело полукруглое чердачное окно. Через окно было видно, как на темном осеннем небе дрожит и мигает единственная звездочка. В дальнем углу чердака шуршала и скреблась мышь.
Наконец Клаша осторожно поползла к выходу.
Глава одиннадцатая
После того как Клаша побывала в разведке, многие из красногвардейцев стали называть ее не сестрица, а запросто: Клаша.
— Дельная девушка, — сказал Миронин.
— Молодец, Клаша! — похвалил дядя Семен.
С наступлением вечера перестрелка у Никитских ворот почти прекратилась, только изредка в темноте нет-пет да щелкнет одинокий выстрел. Красногвардейцы, солдаты, собрались около аптеки и ожидали назначения в ночной караул. Накрапывал дождик. Приподняв воротники, стрелки молча сидели в темноте. Кто курил, а кто дремал, прижавшись к стене.
Клаша прибиралась в кондитерской, сметала в угол самодельной метелкой — пучком соломы — битые стекла, гильзы и бинты.
— Клаша, ты здесь? — спросил с порога Миропин.
— Здесь.
— Пойдем-ка на ночлег. Устала небось?
— Немножко устала, — сказала Клаша, выходя из кондитерской.
Тут у порога уже ждали несколько солдат и красногвардейцев.
— Ну, пошли, товарищи! — сказал Миропин.
Дом, в котором решили ночевать, был в десяти шагах от аптеки, на углу Малой Бронной улицы. Это был большой каменный опустевший дом, из которого при первых же выстрелах разбежались жильцы. Парадное с выбитыми стеклами было открыто настежь. Миронип и красногвардейцы ощупью поднялись по темной лестнице на второй этаж. Квартира оказалась незапертой. Миронин открыл дверь, и все вошли в темную переднюю.
— Погодите, ребята, я сначала сам погляжу.
Он ушел и минут через пять позвал стрелков в комнаты. Они вошли, жмурясь от яркого света, и, ошеломленные, остановились на пороге. Такое великолепие они видели впервые. Горела огромная люстра, переливались и сверкали хрустальные подвески. Люстра освещала богато убранную столовую с большим, мореного дуба, буфетом во всю стену, отделанным гранеными зеркалами. Посередине комнаты стоял круглый стол на львиных ножках, покрытый дорогой вышитой скатертью. В углу в стеклянном футляре громко тикали большие столовые часы.
— Проходите, ребята, устраивайтесь, — сказал Миронин.
Красногвардейцы и солдаты несмело вошли в комнату и стали снимать с себя мокрые и грязные шинели. Они свалили шинели в угол, около большой белой изразцовой печки.
— Устраивайтесь в этой комнате и в соседней. Здесь окна во двор выходят. В остальных света не зажигайте, а то с улицы стрелять начнут, — приказал Миронин красногвардейцам и ушел.
Один из солдат обдернул гимнастерку, пригладил волосы и осторожно присел на край дубового стула с высокой спинкой. Глядя на него, и другие сели за стол.
— Невредно живут! — подмигнул Ефим Лукич, оглядев столовую.
Клаша сняла свою бархатную жакетку и косынку. Теперь, при ярком свете люстры, Клаша увидела, какая она грязная и пыльная. Коричневое платье, которое она берегла как зеницу ока, было измято и порвано в двух местах.
«Ну и достанется мне от тетки!» — подумала она.
— Это что за штуковина повешена? — спросил толстый белобрысый солдат, разглядывая квартиру с таким видом, точно собирался остаться в ней жить.