Палладий поздоровался, поставил у дверей большую сучковатую палку, которую он называл "своим дружком", и уселся на табуретку против Сергея.
- Скажи, пожалуйста, техник-механик стал! - удивлялся Палладий. Одиннадцать лет в приюте служу, а впервые вижу, чтоб приютский сирота в люди выбился.
Он почтительно разглядывал форменную фуражку, которую держал осторожно двумя пальцами за козырек.
Дворник долго сидел в гостях у Костриковых, пил чай с баранками, расспрашивал Сергея про Казань и ушел очень довольный тем, что Сергей выучился на "механика" и "не загордился".
Не успела закрыться дверь за дворником Палладием, как пришел Саня Самарцев. Саня был в новом костюме, в высоком накрахмаленном воротничке, подпиравшем подбородок, и в шелковом галстуке. В руках он держал тоненькую бамбуковую тросточку с надписью "Кавказ".
- Вот и наш кавалер пожаловал, - сказала бабушка Маланья.
И верно, иначе как кавалером Саню теперь и назвать было нельзя.
- Я тебя сразу и не узнал - ишь ты, какой франт, - сказал Сергей, обнимая приятеля за плечи.
- Вас, уважаемый Сергей Миронович, тоже узнать трудновато, - засмеялся Саня.
В первое же воскресенье товарищи встали в шесть часов утра и отправились на рыбную ловлю.
Город уже просыпался. Шли уржумские хозяйки с ведрами на речку. Звонили в соборе к ранней обедне. Домовладельцы подметали перед своими домиками улицу.
Товарищи дошли до реки, выбрали укромный уголок, разделись и бросились в воду. Как хорошо было плыть по реке в это июньское жаркое утро! Вода была прозрачная, видно было песчаное желтое дно.
- Дальше учиться будешь? - вдруг спросил Саня, плывя рядом с Сергеем.
- Я непрочь, да только, сам знаешь, - кому пироги да пышки, а кому желваки да шишки, - усмехнулся Сергей.
- А то оставайся здесь. У нас в Управе вакансия регистратора освобождается. Хочешь, похлопочу за тебя?
- Не надо, - сказал Сергей.
Оба плыли несколько минут молча.
- Иван Никонович! - вдруг закричал Саня. - Иван Никонович!
Сергей увидел на берегу лодку, а в ней парня лет двадцати шести, с пышной русой шевелюрой. Студенческая выгоревшая от солнца фуражка сползла ему на затылок. Он вычерпывал из лодки воду железной банкой.
- Говорят, что он политический, - тихо сказал Саня. - Познакомить тебя?
Ивана Никоновича, студента Томского технологического института, Саня знал еще по Вятке. Знакомство состоялось. Этот день они провели втроем, а вечером втроем отправились в гости к политическим ссыльным.
Возвращаясь от ссыльных, Сергей вдруг сказал:
- Хорошо бы собрать знакомую молодежь да поехать по реке на лодке.
- Мысль невредная! - подхватил студент.
Через неделю был устроен пикник. На лодках поехало человек двенадцать: курсистки, студенты, гимназисты. Взяли с собой самовар, бутерброды, гитару. Поздно вечером на берегу Уржумки разложили костер, наварили ухи. Играли на гитаре, пели хором революционные песни.
Нам не нужно златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог!
раздавались молодые голоса над рекой.
От костра на воде дрожали красноватые отблески.
Сергей стоял у костра и дирижировал зеленой веткой.
Вставай, поднимайся, рабочий народ.
Иди на врага, люд голодный!
Глава XL
СЕРГЕЙ УЕЗЖАЕТ
Почти каждый день Сергей встречался со студентом.
Возвращаясь из Управы, Саня постоянно заставал их вместе. Он начинал ревновать Сергея, и ему казалось, что тот никогда с ним так охотно и оживленно не разговаривал, как с новым товарищем.
Даже бабушка Маланья благоволила к Ивану Никоновичу, который ежедневно бывал у Костриковых. Бабушка прозвала его "Тара-ри-ра". У студента была смешная привычка: он всегда напевал себе под нос мотив без слов, так что слышалось одно беспрерывное "тара-ри-ра тара-ри-ра".
В середине августа Сергей вдруг объявил дома, что он уезжает с Иваном Никоновичем в Томск.
- Ты что ж, в Технологический учиться едешь? - спросил Саня.
- Хотелось бы, да неизвестно, как обстоятельства сложатся.
- Кем же ты всё-таки думаешь быть?
- Буду тем, что сейчас самое важное и самое нужное, - ответил Сергей.
- Ничего не понимаю, - рассердился Саня и замолчал.
Бабушка, узнав об отъезде Сергея, завздыхала.
- Зачем уезжать? Устроил бы тебя Саня в Управу и жил бы ты себе тихо да спокойно в Уржуме.
- Ехать, бабушка, нужно.
- Ну, раз нужно, поезжай, - махнула рукой бабушка. - Это тебя не иначе как "тара-ри-ра" взбаламутил!
За семь дней до отъезда Сергей решил пойти к фотографу вместе с бабушкой и сестрами.
Бабушка по такому торжественному случаю позвала Устинью Степановну и долго советовалась с ней, в каком ей платке сниматься - в ковровом или в черной шали. Лиза, вместо обычной косы, сделала прическу.
По городу бабушку медленно вели под руки Лиза и Сергей. Бабушка шла и спотыкалась - не слушались старые ноги.
Фотограф - маленький тщедушный человечек - суетился, долго усаживал их и, наконец, усадил: бабушку рядом с Лизой, которая держала в руках книгу, а позади поставил Сергея и Анюту.
Через четыре дня снимок был готов, и бабушка Маланья повесила его на самом видном месте, в горнице под иконой.
* * *
Уезжал Сергей в осенний теплый и ясный день. На березах уже кой-где пожелтели листья, но небо было голубое и безоблачное.
Сборы не затянулись. Корзинка с бельем, одеяло да подушка - вот и всё имущество!
Бабушка Маланья в это утро встала чуть свет, напекла Сергею подорожников и налила бутылку топленого молока.
- Дорогой выпьешь. На воде есть всегда хочется, - уговаривала она Сергея и, несмотря на его протест, всё-таки всунула ему в карман бутылку с молоком.
Младшая сестренка Лиза на прощание подарила брату носовой платок, на котором вышила его инициалы.
Сергей простился с бабушкой и сестрами, за ним зашел Иван Никонович и Саня, который хотел проводить товарищей до пристани Цепочкино.
Когда они пришли на пристань, пароход стоял у причала.
До отхода оставалось несколько минут, и уже все пассажиры были на палубе. Женщины с узлами и детьми, поп в соломенной шляпе с большим парусиновым зонтиком, краснощекий подрядчик в поддевке и несколько человек крестьян с мешками.
Едва успели Сергей и студент войти по трапу на пароход, как босоногий белобрысый матрос отдал концы - и пароход медленно отошел от пристани.
Сергей и Иван Никонович стояли на палубе и махали фуражками.
- До свидания, Иван Никонович! До свидания, Серьга! Пишите! Пишите! кричал Саня.
Он стоял на берегу до тех пор, пока пароход не скрылся за поворотом реки. Тогда Саня медленно пошел домой, размахивая своей тросточкой.
"Вот поехали, - думал он, - будут жить в большом городе, учиться, работать, а я остался в Уржуме".
Он шел, размахивая тросточкой, и в досаде сбивал листья с придорожных кустов. А в это время на пароходе, в маленькой каюте, разговаривали товарищи. Пароход вздрагивал, где-то внизу стучала машина. Сергей сидел на узкой койке, Никонов стоял у стены и курил.
- Ты должен знать, Сергей, что тебя ожидает! Не исключена возможность виселицы. А о тюрьме и ссылке уж и говорить нечего...
Сергей поднялся и, тряхнув головой, откинул волосы со лба.
- Знаю, Иван!
Он распахнул маленькое круглое оконце; в каюту ворвался свежий речной воздух и шум колес.
- А вот и Шурму проехали, - сказал Сергей, высунув голову в окошко.
Вечерело. Мимо проплывали вековые дремучие леса, болотистые топи, невысокие холмы, и только изредка на отлогих глинистых берегах темнели крохотные, сутулые избушки.
Над рекой вставал серый холодный туман.
Кое-где начинали зажигаться огни.