Тогда и Онегин соскочил с лестницы. Поднял гитару и с неожиданной силой ударил декой о светящийся череп. Вскрикнув, гитара разлетелась на три части; под потолком лопнул красный софит, и посыпались искры. Невидимый звукооператор врубил музыку, нарочно заглушив аплодисменты. Зрители полезли на сцену, и больше я ничего не видел.
Вот, значит, как, – подумал я.
Но промолчал.
А сам посмотрел на экранчик. Мне пришло сообщение от моей девушки.
Спасибо за все, – прочел я. – Мы больше не увидимся
Ни точки, ни вопросительного знака. Но я знал: на ее языке это была точка. Тяжелая, как мельничный жернов, привязанный к моей шее.
Роман окончен, подумал я.
Теперь я понял, о чем он.
Почему-то я улыбнулся и опустил голову на руки. А когда снова поднял, взвинченный Онегин – то есть ты – стоял в трех шагах и смотрел на меня. По твоему лицу расплывались цветные пятна.
– Вам понравилось? – спросил ты с улыбкой.
– Шел бы праздновать, – посоветовал я. – Сегодня твой день.
За соседним столиком уже было весело. Рыжий Ленский что-то говорил с полным пластиковым стаканом в руке. Он смотрел на нас с беспокойством. А сам еле стоял на ногах. И когда только успел, подумал я.
Ты оглянулся и продолжил:
– Это была премьера. Значит, вам понравилось?
– Главное – чтобы администратору нравилось.
– Мне сказали, что больше нас сюда не пустят, – здесь ты беззаботно засмеялся. – Что мы зала не соберем. И к тому же прожектор разбили, а он денег стоит. Да: меня Дмитрием зовут, – спохватился ты. – Можно просто Митя.
– Сергей.
– А я вас сразу узнал. Видел по телевизору. Я все ваши спектакли смотрел. Только я не знал, что вы тоже в Питере. У вас здесь гастроли?
Я покачал головой. Ты задавал слишком много вопросов. Кто хочет знать ответы, не спрашивает вслух.
– Вы знаете, Сергей… – тут голос тебя подвел, и ты начал сначала. – Вы знаете, я бы всё отдал, чтобы только у вас играть. Именно у вас. Ну, хотя бы не сразу, а когда-нибудь. – Ты снова оглянулся. – Я много умею. Я же в театральном учусь. Сразу поступил, как приехал, с первого раза. Но я хочу в Москву. А здесь…
– Петербург – прекрасный город, – жестко сказал я. – Я здесь родился. Вот уж не надо гнать на Питер. Только питерцы это могут, и то не все.
В твоих глазах мелькнула паника. Сейчас начнет отмазываться, – подумал я. И ошибся.
– Не-ет, – пробормотал ты упрямо. – Я точно знаю, что с вами… в общем, вы могли бы просто попробовать.
Когда-то я и сам был таким, подумал я помимо воли. Веселым и нахальным. И мои друзья вот так же смотрели на меня и просили вернуться. Но я их не слушал.
Я стиснул зубы. А потом произнес:
– Назови мне хотя бы одну причину, по которой мне стоит попробовать что-то сделать с тобой. Если за пять минут не назовешь – я беру такси и уезжаю.
– Хорошо, – вдруг сказал ты.
Оправил черную рубашку. Пригладил волосы. Кинул взгляд в потолок (под бетонные своды бункера). Потом снова посмотрел на меня. Твои глаза блестели. Ты вдруг вытянулся в струнку и вскинул ладонь в запрещенном приветствии.
Я вяло отмахнулся в ответ.
– Мой фюрер, – произнес ты озабоченно. – Враг у ворот, и не следует терять ни минуты. Я только что посадил самолет на Унтер-ден-Линден. Баки заправлены. Нужно лететь, пока не начался обстрел. Me-262 будут прикрывать нас в воздухе.
– Благодарю вас, Ганс, – милостиво кивнул я. – Вы как всегда вовремя. Летим, и да поможет нам бог. Как жаль, что фрау Ева не сможет составить нам компанию.
Потом мы гнали по ночному Питеру на дешевом такси. Фонари выстраивались в цепочки, как елочные гирлянды. С ходу мы перелетели через два моста, и тут наступил рассвет.
Еще чуть позже я стоял у подъезда, роясь в карманах в поисках ключа. Многоэтажная реальность заметно пошатывалась. Не обращая на это внимания, ты весело помахал мне рукой и вскочил обратно в машину. Кто-то там был еще, с тобой на заднем сиденье – ага, Гермиона, – вспомнил я и нащупал ключ в самом дальнем кармане. Железная дверь отворилась и захлопнулась за мной, оглушив на мгновение. Я удивился: на стене подъезда, прямо напротив лифта, кто-то намалевал светящийся череп.
Значит, тебя зовут Митя Меньшиков, – подумал я. Попробуем вспомнить наутро.
Да, в тот раз ты всё спрашивал, понравилось мне или нет. Теперь я могу ответить: нет, конечно. Меня только рассмешила ваша щенячья возня. И еще было слишком много виски. И еще я вспомнил, каким идиотом был сам в свои девятнадцать.