Смид поставил еще один складной стул напротив первого. Он отряхнул руки, повернулся к нам и улыбнулся, пока не появились его гольдблюмовские ямочки.
— Кто хочет пойти первым? — спросил он.
Полукруг напрягся, наше общее дыхание затихло. Мы пока еще не знали, что это будет, но знали, что это как-то будет связано с детскими унижениями, о которых мы рассуждали на утренней сессии. Стул Лжи, называлось это в расписании. Я представлял себе шприц, наполненный сывороткой правды, или, может быть, тест на полиграфе, провода, приклеенные к моей груди. Я чувствовал, как спазм прошел по бедру Дж., когда оно двинулось назад и прижалось к моему. Я оттолкнул его, слишком сильно, и он чуть не соскользнул с сиденья, ножки стула звучно царапнули плитку.
— Дж., — сказал Смид, поворачиваясь на звук. — Кажется, ты готов.
— Да, сэр, — сказал Дж., протискиваясь мимо меня к переднему краю аудитории. Я сдвинул ноги на одну сторону, его бедро задело мое колено. Он бросил мрачный взгляд на меня, пока проходил.
— Я хочу, чтобы ты сел сюда, — сказал Смид, указывая на стул. — Я хочу, чтобы ты сел сюда и представил, что напротив тебя сидит твой отец. Я хочу, чтобы ты сел сюда и представил, что напротив тебя сидит твой отец, и ты говоришь все, что всегда хотел сказать ему, но не мог.
Дж. постарался улыбнуться, устроился на стуле и скрестил руки на груди. Он прочистил горло и уставился в ту точку, где, как предполагалось, сидел его отец. Я оглянулся, чтобы посмотреть, принимают ли это другие. С. кусала ногти, а Т. сидел рядом с ней, сунув руки в карманы своего черного кардигана. Белобрысый администратор стоял в дальнем конце аудитории, скрестив руки перед своими темно-синими слаксами, с вежливым вниманием на лице. Он поймал мой взгляд и послал мне в ответ взгляд, означавший: «не отвлекайся, а то…» Я повернулся обратно. Косби нигде не было видно, и я был рад этому, комната несколько расслабилась без его воинственного взгляда.
— Исповедь должна появиться на свет, прежде чем лечение сможет состояться, — сказал Смид, цитируя рабочую тетрадь. То, что эта исповедь будет публичной, предполагалось само собой, ведь в ЛВД все основывалось на принципе «раскрой все, и будешь спасен». Стул Лжи — это просто, объяснил Смид: притворись, что видишь отца, которого не видишь, и признайся во всем негативном, что когда-либо чувствовал к нему, перед всей комнатой. — Не беспокойся о том, как это звучит. Просто попытайся быть честным.
Я смотрел, как какие-то чары захватывают Дж. Длинный локон упал на его лоб, и он все время откидывал его, как будто от этого перед ним мог появиться его отец, реальный, дышащий. Он наклонился вперед, положив локти на колени, ладони охватывали подбородок: сгорбленная поза мальчика, куда младше, чем он был. Я мог представить, как он сидел так в своей гостиной на диване, читая фэнтези.
— Ты хочешь сказать ему что-нибудь? — спросил Смид.
Дж. снова отбросил челку и выпрямился на стуле. Казалось, его взгляд ухватил обещание следующей ступени, его взгляд становился все мягче и влажнее. Может быть, это была его минута. Смид стоял рядом с ним, сосредоточив взгляд на Стуле Лжи. В это мгновение перед обоими, казалось, промелькнул один и тот же кошмарный тиран.
— Папа, — заговорил Дж., — я выучил наизусть каждый из восьми «разгромных» отрывков. Я очень старался быть хорошим христианином. Я расплачивался за прошлые грехи, мучил себя, чтобы продвинуться по каждой из ступеней.
Смид обошел оба стула, кивая в каждом направлении, будто обращался к отцу и к сыну одновременно. Самое важное здесь было — поверить в вымысел, сделать отца контейнером для боли и страха, а не человеком, который жил, дышал, ходил, был сложным, и был таким всегда, когда ты находился рядом с ним.
— Человек, которого я больше всего хочу поцеловать, — продолжал Дж. Комната затихла. Я едва дышал. В аудитории, казалось, становилось жарче с каждым его словом. Я не смел поднять глаза на него. — У меня теплеет внутри, когда я подхожу к этому человеку. Постоянные вопросы, исходящие из личного прочтения Писания. Теперь я понимаю это. Все это — искушение, посланное дьяволом, чтобы запутать меня, чтобы заманить меня в ловушку зависимости.