Студент шёл первым, не оглядываясь, уверенный, что Кит следует за ним. На пороге они поцеловались: ничего лишнего, губы сошлись и разошлись, как щелчок двух пальцев, это тебе не дальнобойщик, ради которого пришлось запустить бутафорскую полицейскую сирену! Дверь закрылась, Кит прислонилась спиной к дверному косяку — она улыбалась, она явно была счастлива. Ничего не понимая, Тасс отполз задом в свою комнату. В тот день он сложил оружие.
***
К концу учебного года установился хрупкий мир. Тасс терпел всё более частые посещения Эрнеста Ф. Кроубфорда (где такие имена раздают, вот интересно?), все эти совместные обеды и ужины, с постной рожей выслушивал нотации и советы перестать витать в облаках и прокрастинировать, рекомендации стричься и одеваться, как все нормальные люди («чаще смотри на себя в зеркало: как привыкнешь выглядеть, таким и станешь по жизни»). В конце концов, у него был Вэл и домик в ветвях старого гикори, а ещё он ждал лета. По священному незыблемому закону июнь они всегда проводили вместе: в Шермане, или Йеллоустоне, или в Канаде, или у подножия Эль Капитана в Йосемити. Традиция была нарушена лишь раз, в прошлом году, когда умер Рос. На этот раз даже не надо было ломать голову и спорить, в каком из национальных парков разбить лагерь, — Тасс был уверен, что они вместе с Кит и отцом поедут на запад, к океану, в Орегон, где на побережье гнездятся ржущие чайки. Об этом он часто рассказывал Вэлу, уже перебравшемуся с больничной койки в дом Беки.
— Вот и хорошо, — отвечал бродяга, ковыряясь в электропроводке. — Я тоже скоро рвану отсюда — засиделся на одном месте, а мне это непривычно. Может, поеду в Напу, наймусь в тамошние виноградники на сезонную работу, а то я все деньжата на милкшейки извёл.
Однажды в конце мая Тасс заскочил домой, чтобы развести по-быстрому джем водой, взболтать и выпить, заедая куском хлеба, а затем снова умчаться по своим неотложным мальчишечьим делам. Ворвавшись на кухню, он неожиданно застал там Кит и её ухажёра. Кит пыталась что-то сказать, но Эрни перебил её:
— Спокойно, я сам всё сделаю. Тассили, садись, нам нужно с тобой поговорить.
Тасс плюхнулся на табуретку, взгромоздил на стол поцарапанные локти, подпёр щёки грязными кулаками и воззрился на парочку философским взглядом.
— Посмотри на себя, Тассили, — лживым дружелюбным тоном продолжил Эрни. — Посмотри на него, Кит. Грязь, ногти не стрижены, футболку порвал, шнурков в кедах вообще нет. Ему определённо надо научиться дисциплине. Для твоего же блага!
Такое начало не предвещало ничего доброго. Тасс запыхтел. Кит снова сделала попытку вмешаться, но Эрни было не остановить.
— Мы отправляем тебя в скаутский лагерь. На весь июнь. Вот путёвка. Это не просто бумажка. Это путёвка в серьёзную жизнь взрослых мужчин. Будешь нам благодарен.
Раньше, до знакомства с Вэлом и всех этих бесед о счастье сеструхи, Тасс поступил бы очень просто: стал бы орать и топать, кричать, что «это нечестно», что «ты ведь обещала» и даже плакать. Теперь же он молча встал из-за стола, не слушая и не слыша слов Кит и Эрни, очень медленно вышел во двор, поднялся по лестнице в свой домик на гикори и там лёг на узкий топчан, покрытый одеялом из резервации индейцев пуэбло. Думать он не мог — просто лежал, слушая шуршание листьев и поскрипывание старого дерева.
Кит не поднялась к нему, как бывало раньше. Когда совсем стемнело и стали замерзать пальцы на руках и ногах, Тасс слез с дерева и, тихонько шаркая ногами, прошёл в комнату Кит, где, покрытый изрядным слоем пыли, стоял на рабочем столе её ноутбук. Кит сидела на диванчике, поджав под себя ноги. Тасс пристроился рядом, как собачонка, и старшая сестра стала машинально разглаживать его спутанные волосы.
— Ты перестала писать свой роман про волшебника, — сказал Тасс.
— Волшебства в мире не существует. Эрни прав, надо вернуться к реальности и перестать жить мечтаниями. Иначе мы все пойдём ко дну.
Тасс хотел заговорить, но Кит перебила его.
— Мы не можем ехать в Орегон, Тасс, пойми, дверная ты ручка. Мы остались без денег. Болезнь — очень дорогая штука. Страховка не покрыла даже половину расходов. Мы потратили твои накопления на колледж. Эрни помогает мне разобраться с финансами, и я очень ему благодарна. И хочу, чтобы ты это всё понял, хоть чуть-чуть.
Тасс взял сестру за руку, посмотрел ей в глаза, влажно блестевшие в свете полнолуния, и сказал:
— Давай просто послушаем соловья.
— Это не соловей, — ответила Кит. — Соловьи не живут в Соединённых Штатах.
***
Лёжа на деревянном полу мерно, как люлька, качающегося вагона, Вэл думал о счастье хобо: о ласковом июньском солнце и нежном ветерке, слегка шевелящем остатки волос на голове, о том, как гудят рельсы и как замирает сердце, когда вместе с разогнавшимся товарняком за несколько секунд промахиваешь железнодорожный мост и только краешком глаза успеваешь ухватить блики солнца на волнах журчащей далеко внизу речушки, о запахе мазута и остывающих ночью шпал и о самой вкусной в мире землянике — той, что растёт на насыпях. Но самым приятным, наполнявшим сердце Вэла ощущением, что ты всё делаешь правильно, было то, что он наконец перестал обрывать связи, научился уходить так, чтобы можно было потом вернуться и не опасаться вместо приветствия получить стакан жидкости, выплеснутой тебе в лицо. В доме Беки он наладил электрику, починил крыльцо и сделал рамки для фотографий хозяйки и её Люка. С мамой Нун он провёл вечер в недорогом, но вполне приличном ресторанчике. Тассу купил новые красные кеды Convers вместо развалившихся теннисок. Жаль, что нельзя было вернуться в прошлое и по-другому проститься с рано постаревшей женщиной из Свердловска, носившей французскую шёлковую косынку с головой лошади, и с девочкой, которая любила смешно, ребром, выворачивать стопу…
Тасс, паршивец… Сейчас, когда колёса пели свою колыбельную и от досок шёл сильный пьянящий запах, было приятно перебирать в памяти эпизоды их короткой дружбы. Егоза уж как-то слишком спокойно воспринял их расставание. Вэлу припомнился их давний разговор, в котором он упомянул, что любит ездить в середине товарняка, в вагонах для перевозки скота старого образца, где можно откатить дверь и наслаждаться видом. Тут Вэла осенило, он рывком сел на деревянном настиле, и в то же мгновение чья-то худая цепкая рука ухватилась за косяк. Затем в вагон с характерным сухим стуком дерева о дерево влетела рогатина с болтающейся на раздвоенном конце резинкой и обложенным жестью наконечником. Долю Секунды Вэл ошарашенно пялился на палку и на руку, потом неожиданно ловко, почти грациозно метнулся к дверному проёму и втащил за шиворот перебирающего ногами в воздухе и широко улыбающегося Тасса.
— … , парень, нельзя вот так прыгать в поезд! Ты совсем не соображаешь — там на холме станция, и дежурный следит, чтобы никто не забирался на платформы или в вагоны. Он нас ссадит, если мы раньше не смотаемся.
— Я шустро — он не заметил, — убеждал Вэла Тасс, но бродяга был непреклонен.
— Ты не знаешь, как у них глаз намётан! Да и злющие они, как пёс на цепи.
Мальчишка огорчённо вздохнул, уголки его рта опустились. Вэл, смягчившись, потрепал его по всклокоченной шевелюре.
— Ладно, выкладывай, что там у тебя стряслось. Кит знает?