Спустя год со мной связался молодой энергичный журналист. Мы познакомились, он посмотрел альбом и решил, что мир должен его увидеть. Он же убедил меня перевести рисунки в слова, что я и сделал. Факты и сцены из карандашных рисунков обрели новую форму выразительности. Слова воскресили воспоминания, ощущения, мысли, страхи, радости и победы – все то, чем наполнялась жизнь в тяжелые военные годы. Они дали мне возможность рассказать о людях, с которыми меня свела судьба. Я видел их самое разное поведение: от отчаяния до надежды, от пораженчества до отваги, от жестокости до милосердия. Я все это постарался описать… Но самое главное то, что эти истории подарили голос моим товарищам, которым не суждено было дожить до дня освобождения. Мой мир стал их миром. Мои слова подарили их мечтам и надеждам, столь бесчестно и рано загубленным, вечную жизнь.
В 1946 году мир был не готов слушать. И хотя лондонские издатели разделили интерес того журналиста к моей истории, им не хватило рвения ее напечатать.
– А паренек-то не Пикассо, – говорили они.
– Читателям сейчас подавай более жизнерадостные темы.
И редкому издательству в послевоенной Европе были по карману цветные иллюстрации.
Но мое стремление рассказать миру о том, что на самом деле происходило в Европе во время Второй мировой войны, никуда не исчезло. В 1958 году впервые вышла в свет книга моих воспоминаний. Маленькая книжечка в мягкой обложке. Я хотел защитить свою частную жизнь, а также верил, что эта история не только обо мне – это история моих товарищей по концлагерю, история целого поколения, и потому взял себе псевдоним. Имя «моего свидетеля» – Томас Гив, и он остается частью меня и по сей день.
Все эти годы мои рисунки и воспоминания публиковались на разных языках, а также появлялись в средствах массовой информации. Я стал активно выступать перед школьниками и взрослыми по всей Европе.
Летом 2019 года со мной связался другой журналист – Чарльз Инглефельд. Воспоминания произвели на него сильное впечатление, и он посчитал, что их нужно переиздать в расширенной версии. Интерес этого молодого человека к событиям семидесятилетней давности согрели мое сердце. Но на этот раз его энтузиазм разделило издательство HarperCollins. Для нас большая честь работать с ним.
Семьдесят пять лет назад я задался целью сохранить правду. Делом всей моей жизни стал пересказ фактов, деталей и историй, чтобы в них верили и никогда их не забывали.
Дорогие читатели, мне выпала честь представить вам новое издание моих воспоминаний и рисунков. Я правда надеюсь, что они послужат людям напоминанием об их долге сделать мир добрее.
Эта мрачная страница человеческой истории была написана людьми, и только люди могут построить светлое будущее…
Пролог
Неизвестное будущее
Берлин, 1939
Стоял жаркий душный летний день. Покупатели, путешественники и туристы заполнили Потсдамерплатц. В витринах гастрономов лежали изысканные, промаркированные и аккуратно обернутые бумагой деликатесы. Флористы выставляли на обозрение публики цветущие розы, в то время как прохожие любовались новейшими бесшумными трамваями, бегущими по центру города. В Берлине было столько всего восхитительного: новая станция метро – триумф инженерной мысли того времени, очереди перед зданием экспериментальной правительственной телестудии.
На большой железнодорожной станции со стеклянно-стальной крышей подняли сигнальный рычаг семафора. Зажегся зеленый свет, и очередной поезд, выбросив клубы пара, ушел на запад. Это был один из последних составов, на котором уехали те, кому грозила тюрьма, те, для кого в новой Германии места не нашлось: евреи, вольнодумцы, демократы и социалисты. Они бежали в Англию. Но эту страну и без них уже заполнили толпы с востока. И многие еще стучались в ее двери: австрийцы, чехи, итальянцы, испанцы – все искали убежища. Среди пассажиров того поезда был доктор, еврей по национальности. Один из немногих счастливчиков, кому удалось достать разрешение на выезд.
Опрятно одетый мальчик девяти лет с блестящими от бриолина волосами стоял перед витриной цветочного магазина. Он утомился ожиданием и теперь коротал время, рассматривая капли воды, стекавшие по внутренней стороне стекла. Сквозь конденсат он разглядел розы, тюльпаны и орхидеи. Как же хорошо за ними ухаживали.