Закрученный, прекрасно выписанный и динамичный детектив на страшном историческом фоне, глубокая и напряженная книга, к которой будешь возвращаться снова и снова.
Один из лучших романов года, безупречно выстроенный, самобытный и достоверный, блестяще написанный – свежо, точно, поэтично и без экивоков, – и с живыми, неизменно подлинными персонажами. Браво.
Многие книги остаются в памяти, но некоторые заходят еще дальше. Здесь дело не только в поисках истины – герои (и мы вместе с ними) ищут надежду в чернейшем историческом периоде, и на каждой странице перед нами раскрывается сложность человеческих душ, которые среди снегов, казалось бы, все одинаковы, но под толстой коркой льда скрывают глубокие эмоции и воспоминания. Эта книга давит на нас огромным одиночеством, но в итоге помогает нам почувствовать, что мы ближе друг к другу, чем нам порою кажется.
Ориана Рамунно деликатно, но решительно переносит нас в прошлое, в один из чернейших периодов истории человечества. Эта история проникнет в душу, разорвет ее на части и останется с вами навсегда. Это книга для тех, кто любит исторические романы, и для тех, кто ценит закрученный детектив.
Пронзительнейшая и непростая книга, которая останется с вами навсегда.
Душераздирающий, мастерски написанный роман, полный страшных подробностей, которые потрясают и перетряхивают душу.
Мастерство автора не только в обращении с источниками и показаниями свидетелей. Весь роман строится вокруг убийства в безмолвных стенах, где обитает сама смерть. В романе звенит неотступный ритм, напряжение нарастает и не отпускает, тащит за собой до последней страницы. Захватывающая история, прекрасно выстроенный детектив – попросту незабываемая книга.
Мощнейшая история, полная праведного гнева.
Блестяще написанный роман… Рамунно не скупится на подробности. Главный герой – необычная фигура, и детективная линия выписана прекрасно.
Пролог
Аушвиц, 21 декабря 1943 года
«Айн, цвай!»
Йоиль по-немецки считал шаги, отделявшие спальни от врачебных кабинетов. Стук подошв об пол метался между стылыми стенами, эхом отражался от потолка, призрачно-голубого в свете ламп.
«Драй, фир!»
Он прыгнул и, крепко сжимая в руке альбом для рисования, оказался у единственного в коридоре окна. Все окна блока № 10 были заколочены толстыми деревянными досками. Все, кроме этого. Отсюда виднелась аллея с голыми, заснеженными березами, колючая проволока, поблескивающая под фонарями, а вдалеке – деревенский домик, из трубы которого валил дым.
Йоиль привстал на цыпочки.
Снег настырно барабанил в стекло. Вдоволь настучавшись, ледяные комочки возвращались к аллее, чтобы засыпать и ее, и деревья, и клумбы, и бараки, и вышки охранников. Йоиль разглядел в сторожевой будке неподвижного солдата и плотные облачка его горячего дыхания, таявшие в воздухе. Казалось, человек на морозе дрожит как осиновый лист перед своим черным пулеметом. Йоилю стало интересно, не мечтает ли охранник о чашке крепкого бульона, потрескивающем камине и семье, собравшейся у очага.
Он вприпрыжку побежал дальше.
«Фюнф, зэкс!»
Перед кабинетом дяди Менгеле Йоиль остановился и подергал ручку. Оказалось, дверь заперта, лишь дрогнули жалюзи, глухо защелкав по стеклу.
Там, над столом, рядом с коллекцией глазных яблок, висели его рисунки. Ему не нужно было заходить внутрь, чтобы их увидеть: всю обстановку он знал как свои пять пальцев. Менгеле позволял Йоилю гулять где вздумается, даже заходить в кабинет, и вообще относился к нему иначе, чем к остальным детям. Например, разрешал рисовать, везде развешивал его картинки, дарил их медсестрам и с неподдельной гордостью показывал другим эсэсовцам.
Когда художница из Биркенау пришла зарисовывать близнецов, Йоиль с открытым ртом наблюдал за ее работой. Его очаровало то, как из хитросплетения карандашных черточек вдруг, словно живые, проглядывали глаза, обретали форму лица. Дина рисовала лучше всех, с кем когда-либо сталкивался Йоиль. Выпросив листок бумаги и обломок уголька, он нарисовал дорожку, ведущую к кухням. Одна из медсестер повесила этот набросок на стену. Дядя Менгеле сначала нахмурился, потом пригляделся и расплылся в невыразительной, но довольной улыбке. После обеда он принес альбом и коробку карандашей «Лира». Еще никогда в жизни у Йоиля не было таких дорогих карандашей. С тех пор их крыло блока № 10 постепенно наполнилось его рисунками.