— Гарри, что вообще происходит?
Спросил парень, внимательно, глядя на меня или в мои глаза, словно желая узнать говорю я правду или нет.
— А? Ты о чём?
Мастерски сделав недоуменный вид, спросил я у пухлика, как я решил его называть про себя. И тут даже не было желания поиздеваться, просто привычка.
— Поведение вашего трио после инцидента с троллем сильно изменилось, особенно твоё!
А сколько эмоций, сколько мыслей в голове (хотя я не мог бы читать его, но они и так были написаны на лице).
— А, ты об этом. Рон, наш герой, обижается на то, что слава ему одному досталась, а ещё, как мне кажется, этот мальчик, божий одуванчик, ревнует Гермиону ко мне. — Ухмыляясь, сказал я, обведя взглядом народ, что уже в открытую слушал, о чем мы говорим. А затем все с той же улыбкой, добавил:
— Если бы только Рон не был мальчиком, я бы начал думать, что у него настало время этих дней.
А люди, что еще сохраняли хмурое выражение лица (или делали вид) улыбнулись, иные даже засмеялись.
— Но ты рассказал только про Рона, а о себе промолчал. Что с тобой случилось, Поттер?
Не отставал Невилл. Упёртый же этот парень, хотя сразу и не скажешь. А ведь такими темпами он может о чем-то догадаться, не зря ведь живем вместе и спим вместе, и ничего пошлого не надо думать, он мой сосед по комнате. А значит надо эту ищейку сбить со следа. Мне тут жить и жить, а он все может испортить.
— Я бы посмотрел на тебя, когда тебя прожуёт троль, потом выплюнет, да ещё и дубинкой своей отдубасит, не сдерживаясь.
Сказал я, посмотрев на парня, что сидел, открыв рот. Но быстро добавил:
— На счет прожует, я преувеличил, но смысл тот же.
— И все равно, не знаю, не мог ведь ты так поменяться и почему ты стал так себя с профессором вести?
Оскалившись, насколько способен сейчас, я припечатал:
— Снейп не способен нормально преподавать, и пользуется своей должностью порой не в лучших целях, а мне теперь терять нечего, кроме жизни и то последняя висит с нашей то школой на волоске. Я ответил на твои вопросы, Невилл?
— Да, Гарри.
Сразу засмущавшись, небось, обвиняя себя в том, что так доставуче себя вел, пухлик отвалил. А со стороны спальни, в которой я спал, раздалось:
— Я так и знал! Гарри, говори, что произошло там с троллем!
Признавая, что это не он убил его и, портя себе всю легенду и еще больше выставляя себя дураком, произнес Рон. Так что мне оставалось только встать и произнести:
— Зайдем и поговорим.
Направляясь к нам в спальню и искренне надеясь, что хотя бы в этот раз он меня послушает и не станет сбегать. А я уж постараюсь преподнести все так, чтобы он сам себя закопал со своей ревностью, завистью и тупостью.
«И кажется, Гарри, был не умнее, чем он, раз все терпел и не замечал очевидного.»
Пройдя мимо посторонившегося «друга» я прикрыл дверь и тихо произнес:
— Рон, вот скажи, отчего ты такой дурак?
И не давая вставить ни слова, устало продолжил. Играть, так играть до конца, оттого мой голос и был таким уставшим и подавленным, а лицо выражало крайнюю степень озабоченности проблемами.
— Тебе дали шанс стать известным, ведь именно этого хотел, а ты вместо этого обижаешься, выставляешь себя идиотом, хотя куда больше, и не хочешь нормально поговорить.
Посмотрев на него, я усмехнулся, а он, наконец, отойдя от шока, вывалил весь свой негатив:
— Гарри, ты действительно изменился. Я считал тебя другом, а ты спокойно целуешь Гермиону, говоришь, что это я виноват, и наверняка радуешься, что я не с вами!
Эк, его задело. На что я просто спросил:
— Скажи, а ты что раньше обращал внимания на Герми, вот признайся. Ты даже не думал о таком, наоборот, вечно говорил о ней плохо, хорошо, что не при ней. Не ты ли считал ее заучкой, не ты завидовал ей, злился, когда она нас учила. А она хотела тебе и мне добра, но ты в отличие от меня этого не оценил.
Теперь на него было жалко смотреть, растерянность сменялась агрессией, затем переходила в желание сказать, но из-за чувств не зная, что говорить и как. А я добивал, вколачивая новые гвозди гроб нашей дружбы и его нервов.
— И теперь, когда Гермиона счастлива, ты вновь хочешь отнять у нее это счастье своими истериками и детскими обидами. Мне нечего тебе сказать, Рон. Но во всем виноват только ты!