С профессиональной точки зрения социальные шрамы Северной Ирландии глубоки и проходят не только через психику тех, кто пережил это насилие. Хотя политики и празднуют то, что они называют «миром», те из нас, кто имеет дело с простыми людьми, находят все, что угодно, но только не это. Здесь история насилия обычно измеряется количеством жертв, но есть и другие потери, замалчивающиеся, но очень тревожные: у одного из пяти североирландских детей возникают серьезные проблемы с психикой до достижения восемнадцати лет, часто выливающиеся в самонаказание. Так они реагируют на участие ближайших родственников в насилии. Я прекрасно понимала желание Майкла сохранить Алекса и Синди единой семьей, но вернулась на родину не для того, чтобы консервировать разваливающееся. Я ставила перед собой иную цель: заново строить жизни.
На автомобильную стоянку Макнайс-Хауса я приезжаю в 8:59 утра. Почему-то ожидаю увидеть припаркованный на отведенном мне месте потрепанный «Вольво» Майкла, напряженный взгляд которого требовал от меня поставить Алексу пятерку с плюсом, словно он сдавал экзамен на пригодность к жизни в своей семье. Если бы все было так просто. Мне следовало осознать это раньше: Майкл видит во мне врага. Хочет сблизиться со мной, чтобы повысить свои шансы уберечь Алекса от – термин Майкла – «психушки». И, полагаю, здесь у меня и Майкла цель общая: против своей воли я привязалась к мальчику, ощутила что-то очень знакомое в ситуации, в которую он попал, нечто близкое. И я чувствую, что мне по силам помочь ему: хотя помощь может оказаться совсем не такой, как представляет ее Майкл.
В кабинете я включаю чайник и оглядываю книги, которые мне наконец-то удалось расставить по полкам. В моей библиотеке, разумеется, психиатрические журналы и учебники, но также беллетристика, пьесы, религиозные тексты: правду о человеческой психике можно найти не только в справочниках и академических трудах.
Пролистывая старые, с пожелтевшими страницами книги К. С. Льюиса и Милтона, я размышляю о том, что Алекс, по его словам, видит демонов. С давних пор, уж точно с первого столетия после Рождества Христова, мания и шизофрения шли рука об руку с проявлениями сверхъестественного и галлюцинациями. Бог, ангелы, супергерои, мученики… Последние две тысячи лет все они появлялись на сцене шизофрении в документально зарегистрированном бреде. Больные, заявляющие, будто видят демонов, далеко не редкость, но случай Алекса представляется мне весьма необычным. Он утверждал, что демон – его лучший друг. И, похоже, знал о Поппи. Только это свидетельствовало о том, что десятилетний мальчик с такой степенью осведомленности – уникум.
Чайник трясется от нагрева. В голове звучит голос Поппи: «Это как дыра, мама. Дыра вместо души». Красный рычажок щелкает. Я думаю о лежащей в клинике Синди, ее усталом, исхудалом лице, на котором читается изнеможение женщины, прожившей в три раза больше нее, слышу ее признание, что она недостаточно хороша для Алекса. Записываю, что Алекс пытается понять свою темную сторону и скорее всего матери тоже. Записываю, что надо получше разобраться с аспектами стыда и вины в его характере, как я могу помочь ему понять, что для любого человека это естественно. Мне следует научить его справляться с ними, когда они вызывают ярость и потенциально могут привести к причинению вреда себе, а также другим. Я должна объяснить, почему его мать хватается за таблетки и лезвия всякий раз, когда черное облако застилает ей разум.
Я смотрю на свои записи. В раскрытом учебнике обвожу две строки милтоновского «Потерянного рая», не потому что они проливают свет на состояние Алекса. Причина в ином: они окутывают меня сокрушающим чувством дежавю:
У разума свое пространство, и в себе
Из рая создает он ад, из ада – рай.
Я постукиваю карандашом по столу, пытаясь вспомнить, где сталкивалась с этой цитатой, почему она выглядит такой знакомой, и тут все возвращается. Книгу мне подарила коллега. Начался первый год моей специализации по детской психологии, когда вопросы, связанные с поведением Поппи, постоянно роились в голове, а естественная материнская забота о благополучии своего ребенка обернулась для меня задачей, достойной супергероини: превратить ад Поппи в рай. Не получилось.
Но это не означает, что не могло получиться, напомнила я себе. Ад, в котором живут психически больные, можно, образно говоря, переместить, если не переделать. Ад – не лечить человека (или лечить неправильно), оставлять разум уходить в себя без надлежащего вмешательства. Мои мысли возвращаются к Алексу. Майкл хочет, чтобы я написала отчет, на основании которого Синди и ее сын получат семейную поддержку, какую имели полное право получать уже многие годы: психиатрическая помощь, лучшее жилье, социальные льготы. Но что-то не дает мне покоя. Голос Поппи в моей голове повторяет слова Алекса о Руэне: «Он плохой Алекс».