– Что же он вам говорил?
– Он сказал, что чувствует вину перед Юрой, потому что уделял ему мало внимания, не смог воспитать таким, каким хотела его видеть мать...
– Вы виделись в понедельник? – спросил я.
– Да. Мы с Юрой не встречались несколько дней. Я начала беспокоиться. Домашний телефон не отвечал. Я поехала на Доватора.
– В котором часу это было?
– В обеденный перерыв, между часом и двумя.
– Он был дома?
– Нет. Дома был его папа. Я постеснялась сразу спросить о Юре, ведь он не знал, что мы встречаемся. Мы поговорили о предстоящей сессии, он поинтересовался, что нового на факультете, спрашивал, как я живу, куда пойду работать после окончания института, а потом без всякого перехода сам заговорил о сыне. Не знаю, что со мной случилось, нервы, что ли, сдали. Когда он заговорил о Юре, я разревелась. Иван Матвеевич стал успокаивать, спрашивает: «Кто тебя обидел, доченька?» Тут меня и понесло... Как я могла так расслабиться? Знала же, что у него больное сердце...
– Вы рассказали ему о ваших отношениях с Юрой?
– Да, я сказала, что уже четыре дня он не дает о себе знать. – Оля резко повернулась к нам. – И еще... я сказала... что у нас... что у нас будет ребенок.
Представляю, чего стоили ей эти слова.
– Юрин папа долго молчал, потом погладил меня по голове и сказал: «Ни о чем не беспокойся, дочка. Пусть у тебя будет одна забота – беречь себя и моего внука». – Голос девушки задрожал, но она взяла себя в руки. – В половине шестого ко мне на работу позвонил Юра...
– Мне срочно нужно тебя видеть, – сказал он. – Выйди, я сейчас подъеду.
Они встречались на углу, у детского сада.
– Почему ты с чемоданом? – спросила Оля.
Он взял ее за плечи.
– Это правда? Правду сказал мне отец?
Она отвернулась.
– Правду...
– У нас будет ребенок! – Юрий обнял ее, прижал к себе. – Оленька...
Она вырвалась:
– Ты выпил, Юра?
– Немного... Я сейчас все объясню... Понимаешь, я развязался с этим подлецом...
– Каким подлецом?
– Ну, есть такой паучок... долго рассказывать. Только одна вещь и теперь... ты только не волнуйся, тебе нельзя... Ну, короче, у меня могут быть неприятности.
– Ты в чем-то виноват, Юра? Я же вижу...
– Я не сделал ничего дурного... почти ничего. Но так получается, что...
– Ты боишься?
– Не знаю. – Юрий отвел глаза. – Наверное... Он на все способен.
– А что в чемодане?
– Это надо выбросить...
Она отступила на шаг.
– Ты что, Оля? Ты мне не веришь, не веришь, что я честный человек?
– Почему ты не хочешь сказать, что в нем?
– Там хлам, никому не нужный хлам! Но тот человек может использовать его против меня.
Олины глаза наполнились слезами.
– Юра, может быть, тебе лучше уехать?
– Уехать? Куда?
– Ну, хотя бы к Шепетисам. Ненадолго...
– А отец?
– ...Я обещала ему навещать Ивана Матвеевича. – Верещак стояла, отвернувшись к окну. – Мы договорились, что Юра уедет на несколько дней в Ригу к знакомым, у которых мы останавливались этим летом, что он переждет там неделю, а я позвоню, если его будут искать...
– Почему вы не сообщили ему о смерти отца? – спросил я.
– Не смогла. – Оля вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Откладывала со дня на день.
Я поднялся со стула. За мной встал Логвинов.
– А теперь, с вашего разрешения, мы пригласим понятых и оформим изъятие чемодана, который оставил Юра. Он у вас дома?
Она утвердительно кивнула и показала на дверь в соседнюю комнату.
«Универсам», мимо которого мы проезжали на обратном пути, уже излучал ровный электрический свет. На крыше рядом с синей неоновой вязью красными цифрами горели электронные часы. Они показывали 19.29. Время бежало быстрее, чем нам этого хотелось.
Был час «пик». Сорок минут понадобилось нам, чтобы попасть в другой конец города. Автомашина остановилась в тупике неподалеку от железнодорожного переезда. Шофер заглушил двигатель и погасил фары. Тупик погрузился в темноту. Логвинов зажег карманный фонарик, развернул схему и показал ее мне. Напрасный труд: я никогда не был силен в топографии и мало что понял в пересечениях линий, стрелок, кружочков и крестиков.