Мне же подумалось, что она прекрасна, но неудачна, она была недостоверной.
Особенно неудачно получился кустарник, он совсем не был похож на кустарник. Я так и сказал. Он засмеялся, и ответил мне словами, которые мне запомнились навсегда.
- Ты видишь кустарник и спекшуюся грязь. Всё так. Они тут и есть. Здесь есть многое, и каждый видит то, что ему нравится как в этой, так и в любой другой сцене. Я же вижу цвета и свет, прекрасную гармонию цвета и света.
Теперь и я уж больше не видел кустарника, это больше не было спекшейся грязью, которая привлекла меня сюда играть, и я ему так и сказал. Я вспомнил, что в первый раз, когда я приехал сюда, я это увидел, но затем... потом...
- Ну, - подбодрил он меня, - что же ты увидел после?
И я попался. Я сознался, что видел индейцев, сарацин, слонов, и... он не стал смеяться. Засмеялся отец, но не художник. Г-н Марпл сказал, что если я стану художником, то мне следует рисовать индейцев или диких зверей... - Если ты увидишь здесь в кустах принцессу, то её надо рисовать. И это мне было понятно.
- Только ваш золотистый свет действительно есть тут, - заметил я, - а вот моих индейцев нет.
- Твои индейцы там же, где и моё золото, - ответил он, - там, где и находится вся красота, у нас в голове. Все мы рисуем то, что нам видится, так и должно быть. Талант художника состоит в том, чтобы видеть красоту во всём, а дело его заключается в том, чтобы дать другим увидеть её. Я показываю тебе золото, ты мне показываешь романтику в кустах. Мы оба художники, но каждый в своей плоскости.
Отец купил ту картину, а мать устроила мне уроки рисования. В то время я собирался стать великим художником, я собирался наполнить пойму Америкэн-ривер... тем, что увижу там. Но учитель рисования стал учить меня совсем не так, как г-н Марпл. Я не смог научиться копировать другие рисунки, и из всего, что я рисовал, хорошим назвали только группу конских голов. А мать всё настаивала, чтобы я продолжал, она посылала меня на уроки рисования точно так же, как и на урокимузыки, ещё долго после того, как я утратил всякий интерес к ним, и у меня пропало желание этим заниматься. В этом состоял её руководящий принцип в образовании: дети должны попробовать всё, у нас не должен был пропасть талант. Ни один из них.
Практическим же результатом того визита г-на Марпла стал несколько иной, хоть и схожий факт. Мне надлежало получить урок, но не в рисовании, а в видении. У нас поселился сын г-на Марпла, Чарли. Возможно, художник потому и приходил к нам. Во всяком случае, после него приехала г-жа Марпл, от неё я узнал, что её сыну, мальчику чуть постарше меня, посулили место пажа на следующей сессии Законодательного собрания штата. Она присматривала ему место для проживания, дом, где бы о нём заботились. "Не хочется ли мне иметь приятеля?"
Да хочется ли мне? Я был просто в восторге. Я покажу ему все известные мне места, а он покажет мне Законодательное собрание. Но что это такое паж? В моих книжках встречались пажи, это были мальчики при дворе на службе рыцарей и дам.Но паж в Законодательном собрании, что это такое? Рассыльный, сказали мне, мальчик, разносящий документы и бумаги от одного члена собрания другому в здании Сената.
Меня заинтересовали Капитолий, Законодательное собрание, правительство. Я стал больше читать об этом, задавал всем вопросы на эту тему, стал ходить в Капитолий, и как всегда, составил себе некое представление о механизме правительства. Да, я также составил себе в уме портрет Чарли Марпла, составил его из того, что прочёл в книжках и видел на картинках о пажах при дворе.
Когда же Чарли приехал, то он оказался столько же похож на мой портрет, сколько эскиз его отца был похож на мою пойму реки, а что касается Законодательного собрания... Чарли оказался заурядным мальчиком, слабым физически, вовсе неграциозным или привлекательным, и его вовсе не столько интересовала политика, сколько мой пони. Ему рассказывали о нём, он надеялся покататься, и когда мы вместе отправились в стойло, его ожидания сбылись. Он осторожно положил руку на круп пони и повернул ко мне лицо, светившееся от удовольствия.
- Но ведь я не умею ездить, - сказал он. - Никогда в жизни не сидел верхом на коне.
- Ну это просто, - заверил я его и тут же подсадил его на спину пони тут же в стойле. Когда это показалось и ему просто, я отвязал лошадь и стал водить её по двору, пока Чарли не научился сидеть на ней без того, чтобы просто висеть, держась за гриву. Он был очень счастлив после этого первого урока, а я был горд.
Я сел на коня и показал, как умею ездить сам, туда и сюда, вокруг квартала любым аллюром. "Видишь, как просто?"
Нам нужно было сходить в Капитолий и в лобби гостиниц, чтобы узнать о его назначении, которое ему было только обещано, и я тревожился, я-то уж знал, что такое обещания. Я пошёл с ним, и теперь он в свою очередь показал мне кое-что.
Он вроде бы знал о политике столько же, сколько я о верховой езде, но его больше интересовала верховая езда, чем Законодательное собрание. Он ещё и ещё раз заставлял меня повторять, куда мы поедем: вниз по реке, вверх по реке, за город, к эстакаде с мостом, к ловушкам на бобров. С его назначением долго тянули, и я всё удивлялся почему. Законодатели уже были в городе: Сакраменто был просто напичкан ими, а Законодательное собрание всё никак не собиралось. Почему?
Чарли с равнодушным видом пояснил мне, что они "организуются". Нужно было "создать" комитеты, и будет распределение многих жирных кусков, назначать будут не только рассыльных, но и клерков, парламентских приставов, всех, их сотни, и всё же мест не хватит. К примеру, мальчиков, которым обещали место рассыльного, втрое больше, чем самих мест, а место это было всего лишь мелочью. Рассыльный получает всего лишь 10 долларов в день. Некоторые места оплачиваются гораздо лучше, да к тому же ещё был кое-какой навар.
- Все зависит от того, кто получит место спикера, - объяснил Чарли. Поехали кататься.
- А ты не боишься, что тебя не возьмут? - озабоченно спросил я.
Его это не беспокоило. Его "спонсор" был руководителем республиканской железнодорожной группировки в Сан-Франциско, которая наверняка получит место спикера и таким образом всю организацию Палаты. Они могли бы заполнить все места своими людьми, но, разумеется, им придётся отдать кое-что и железнодорожной группировке демократов и "подкормить" слегка оппозиционных республиканцев. И это была "хорошая политика".