Итак, мы отправились кататься верхом, вдвоём на одной лошади. Я сидел впереди, Чарли держался сзади, обхватив меня за пояс. Он был рад этой задержке. До тех пор, пока начнутся заседания, мы можем играть каждый день вместе, а зарплата его тем временем накапливалась - 10 долларов в день! Меня впечатляла эта сумма.
Мальчик, получающий 10 долларов в день, это было просто чудо для меня, никогда не получавшего более гривенника за один раз. А Чарли об этом почти не думал. Его мысли были заняты пони, тем, как научиться ездить, осмотреть реки и окрестности, тем, чтобы поиграть в индейцев или крестоносцев, тем, чтобы ловить бобров.
Жаль, что не могу вспомнить всё, что с нами было в ту зиму. Это было откровение, для меня это была революция. Чарли назначили рассыльным, все мы отправились на открытие сессии, где с соблюдением всех приличий был избран спикер (как будтобы ничего не было "подстроено"), произносились речи (как будто бы спонтанно), были зачитаны списки членов комитетов и оглашена вся организация (как будто бы всё это не было "утрясено" в течение многих дней и ночей до этого). Затем я понял, почему Чарли не интересовала зарплата: он не получал из неё ничего, она целиком отсылалась домой, и в кармане у него было денег не больше, чем у меня. Я также понял, что законодательное собрание - это вовсе не то, о чем мне говорили отец, учителя, о чём думали взрослые. Это было даже не то, о чем говорилось в историях, которые я читал в книгах. В нёмбыло нечто таинственное, точно так же, как это было с искусством, да и со всем остальным. Всё было не так, как оно предполагалось, и это мне было непонятно. И больше всего меня беспокоило то, что никто из них особо не реагировал на это противоречие. Я же тревожился. Помню, как я страдал, мне очень хотелось, мне нужно было устранить разницу между тем, что казалось, и что было на самом деле. Где-то что-то было не так, и я не мог этого исправить. И никто не хотел мне помочь.
Чарли всё время хотелось убежать подальше от Капитолия. То же самое и с законодателями. Они всё время откладывали заседания, то по случаю каждого праздника, по случаю воскресенья и субботы, и снова по случаю субботы, воскресенья ипонедельника. Поэтому нам удавалось поездить верхом, и мы не упускали этой возможности. Мы отправлялись в далёкие поездки на ранчо, вверх и вниз по речкам и даже за них. Чарли это не надоедало, он всегда готов был к исследованиям и романтике.Он воспринял дух моих игр в рыцарей или ковбоев. Он научился ездить верхом, он мог бы ездить и один, но и мне езда нравилась, так что он предпочитал, чтобы мы ездили вместе. Гораздо интереснее было разговаривать об ожидавших нас опасностях, и безопаснее было встречать их плечо к плечу. И мне нравилось в течение многих, многих дней играть так свободно.
Но мне также нравилось присутствовать на сессиях палаты, когда Чарли нужно было находиться там. Он нашёл мне местечко у барьера, где можно было сидеть и наблюдать за ним и другими рассыльными, которые бегали между законодателями, сидевшими на своих местах. Чарли обычно стоял около меня, другие рассыльные тоже, когда не были заняты, и мы изучили процедуру. Мы просто стали экспертами по правилам. А сами прения, помимо рассматривавшихся законодательных актов, просто завораживали меня. Я только сожалел, что всё это было не настоящее. С виду всё было так красиво, даже правдоподобно. Однако же, когда по важным вопросам произносились речи, а зале почти никого не было, кроме спикера, клерков и нас, мальчиков. Но где же были члены палаты? Я не часто задавал этот вопрос, по крайней мере вслух. Рассыльные посмеивались, да и все смеялись. Чарли всё объяснил.
- Члены палаты сейчас находятся там, где решается судьба обсуждаемых здесь вопросов, - и он повёл меня по комнатам комитетов и номерам гостиниц, где с выпивкой и сигарами они играли в покер с лоббистами и лидерами. - Членам, выступающим против законопроекта, разрешается добиваться цены, согласованной для того, чтобы купить их голос.
Взяточничество! Это было для меня как выстрел в сердце. Где-то в глубине души я был сильно ранен.
Однажды, когда спикера не было на своём месте, а многие из присутствующих сидели на местах, а прения были очень напряжёнными, я направился по коридору к закрытой двери одного из комитетов. У неё толпились журналисты и прочие люди, ожидавшие выхода. Мы прождали некоторое время, затем вышел спикер, что-то сказал и заторопился, окружённый толпой, назад в зал заседаний. Чарли придержал меня и показал мне "больших шишек", которые поднялись "вверх по реке", чтобы "протолкнуть законопроект", они там "закрутили гайки". Меня очень поразило то, что один из боссов был слепым. Мы вернулись в палату представителей, и вскоре, после предшествовавших многочасовых прений, законопроект был принят в третьем чтении иотправлен в Сенат, где со временем его тоже приняли. Это была "сделка", говорили ребята, и помнится, отец покачал головой по этому поводу. "Негодяи!", - пробормотал он.
И в этом, насколько я мог выяснить у него и у других свидетелей, заключалось всё объяснение. Законодательное собрание, правительство, всё это было "в порядке", только было несколько "плохих ребят", которые портили всё дело... время от времени. Этих плохих ребят звали "политиками". Как я их ненавидел, в общем и целом. А конкретно, я частенько видел Чарли Проджера в лобби Законодательного собрания, и, помнится, кто-то сказал, что он "из этих", "политик". Но я ведь был знаком с Чарли Проджером, и я знал, что он не "плохой человек".
А парламентский пристав, которого называли "плохим", один из сан-франциской банды, был добрейшим, милейшим из знакомых мне людей. Он благоволил мне, заботился о всех ребятах. Много раз он отпускал Чарли Марпла погулять со мной.
Были и другие, каждый из знакомых мне "трюкачей", казалось, принадлежал к классу обходчика моста, г-жи и г-на Сторцов и других взрослых мужчин и женщин, которые "понимают человека", они не придерживались правил, не смеялись над тем, что говоритмальчик, и не хмурились по поводу любой из мелочей.
Когда сессия Законодательного собрания закончилась, и Чарли Марпл уехал домой, мне пришлось ездить по округе одному, я всё думал и думал. Я, разумеется, задавал вопросы, я не мог всё обдумать сам, всё то, что узнал в ту зиму, не так-то просто было отвязаться от проблемы правительства, проблемы хороших и плохих людей. Но у своих друзей мне не удалось получить каких-либо ответов, проясняющих мою темноту.