— Придумал-то я, но ведь это садик моей бабушки. Значит, гостю и честь.
Томек начал копать. Сантиметров десять выкопал, а уж, гляжу, пот с него так и капает. Тогда я взялся за лопату, но не успел и пяти сантиметров выкопать, как стал весь мокрый.
— Томек, — говорю я ему, — мы забыли об одной очень важной вещи.
— О какой?
— Нужно на глобус взглянуть. Чтобы уточнить направление.
— Зачем тебе глобус? — спрашивает Томек. — Вон возьми яблоко или, ещё лучше, футбольный мяч.
— Нет, нужен глобус. На яблоке и на мяче нет карты.
— А зачем тебе карта?
— А затем, чтобы знать, в каком месте мы пробьёмся на ту сторону. Хорошо, если на сушу, а если попадём в море или в океан, тогда что?
— Если в океан, — говорит Томек, — то нам конец. Не выплывем.
— А кроме того, вода хлынет на нашу сторону земли и затопит садик. Не могу же я бабушке устроить такую гадость. Она ко мне всегда очень хорошо относится.
Томек взял у меня из рук лопату, приставил её к курятнику.
— Бежим в школу, — говорит. — Глобус есть только в школе.
Побежали. Постучали в канцелярию. Вошли. Ни одного учителя там не оказалось, только двое семиклассников что-то укладывали в шкаф, а на шкафу как раз стоял глобус.
— Извините, — начал я, — мы бы хотели посмотреть глобус.
— Смотрите, — говорит тот, что повыше ростом, — кто вам мешает.
— Но нам бы хотелось вблизи, — говорит Томек.
— Пожалуйста. — Он снял глобус и поставил его на стол.
— А что вам, собственно, нужно? — спрашивает другой, черноволосый семиклассник.
— Хотим узнать, что там напротив Варшавы, на той стороне земли, — море или суша?
Черноволосый покрутил глобус, посмотрел, прикинул и говорит:
— Точно определить довольно трудно. Но примерно это будет в Атлантическом океане, где-то возле Огненной Земли.
— А эта Огненная Земля — остров? — спрашивает Томек.
— Нет, мыс. На самом краю Южной Америки.
— А… сколько дотуда метров? — спросил я. — Если через всю землю насквозь, от Варшавы до того места?
— По прямой? — задумался высокий. — В километрах это будет около тринадцати тысяч. Так, Юрек?
— Что-то вроде этого, — отвечает черноволосый.
Мы поблагодарили ребят и пошли домой.
— Тринадцать тысяч километров, ты слышал? — удивился Томек.
— Слышал, — отвечаю я. — И больше копать не буду.
— Почему?
— Во-первых, опять тринадцать, понимаешь? Для меня это число несчастливое. Во-вторых, ты же слышал? Мы либо в океан попадём, либо на какую-то Огненную Землю. И то и другое плохо. В такой дыре, наверно, страшный сквозняк, правда? И если ветром подхватит огонь с этой Огненной Земли или хотя бы искру — что будет? Курятник как раз рядом, доски сухие, так и вспыхнут. Не могу я бабушку подвергать такой опасности, она мне на завтрак каждый день свежее яичко даёт. Хорош бы я был, отплатил бы ей, нечего сказать!..
— Да, — говорит Томек. — И потом, это страшно глубоко! Подумай только, копать яму на целые тринадцать тысяч километров!
— Положим, не на целые, потому что пятнадцать сантиметров мы уже прошли. Но из-за этого числа тринадцать нам бы всё равно ничего не удалось. Точно говорю!
Да, моя чудесная идея оказалась невыполнимой. Не так-то легко стать волевым человеком!
Я перестаю верить в судьбу
С субботы на воскресенье я ночевал у бабушки. А утром за мной пришли родители.
Не помню, что ещё я натворил накануне, но на всякий случай я спрятался в крыжовнике.
Папа только вошёл в калитку и уже закричал:
— Ну, как ведёт себя воспитанник?
— Заходите, — говорит бабушка. — Сперва выпейте-ка воды с вишнёвым соком, а потом поговорим.
Я сидел, сидел в этом крыжовнике, всё ждал, когда меня позовут.
Наконец папа вышел на крыльцо и позвал:
— Яцек!
Я не ответил — на всякий случай.
Дело в том, что папа как-то необычно спокойно и тихо позвал меня: «Яцек!»
«Ой, нехорошо», — думаю я и не шевелюсь.
А папа снова:
— Яцек, где ты? Давай до завтрака потолкуем с тобой как мужчина с мужчиной.
«Как с мужчиной», — думаю, — это, пожалуй, лучше, чем «как с ребёнком»… Я зашевелился в крыжовнике, а папа подошёл, присел рядом со мной, и мы стали объясняться. Я рассказал папе про число тринадцать, про своё невезение, про то, что мне, видно, разные несчастья судьбой предназначены.
— Знаешь, папа, даже если я очень хочу сделать что-нибудь полезное для себя, для друзей, для общества, — всё равно это доброе намерение всегда оборачивается против меня. Это и называется невезение и предназначение судьбы. А всё потому, что я родился четырнадцатого числа, а четырнадцатое — рядом с тринадцатым. Вот и выходит, что мне несчастья на роду написаны, это точно.