— Не знаю, — говорит она. — Но думаю, что там встречаются зайцы, барсуки, а может, и олени.
— Олени, — протянул Ромек, — какие же это звери? Я думал — львы и тигры.
— К счастью, ни тигры, ни львы в Польше не водятся. К счастью, потому что иначе я в лагере и минуты покоя не знала бы. Живи в вечном страхе!
— Кому страх, а кому и нет, — расхвастался Ромек. — Надо только знать специальные охотничьи приёмы.
— Какие? — заинтересовались ребята.
— А вот например: если нести перед львом зажжённый факел, то лев ничего тебе не сделает! Проверено!
— Точно! — подтвердил Томек. — Волки тоже огня боятся.
— А вы как считаете, это правда? — обратился Севе́рек к женщине.
— Вполне возможно, что правда, — ответила она, — но при одном условии.
Все сразу заинтересовались. Даже Вацек оторвался от своего окна.
— При том условии, что этот факел надо нести быстро-быстро — чтоб пятки сверкали! А то и ног не унесёшь.
Ой, смеху было! И вообще всё путешествие прошло очень весело.
Я украшаю умывальную комнату
Наш лагерь действительно расположился в хорошем месте. Красиво! И лес близко, и речка. Мелкая, правда, речушка — не глубже, чем по пояс, но дно твёрдое и чистое. Купаться можно!
Мы с Томеком как приехали, сразу же ознакомились с обстановкой, в каждую щёлочку заглянули. Около дома — парк, в нём огромные деревья. Есть очень подходящие, но есть и такие, что никак не заберёшься. Мы попробовали. Томек оцарапал ногу, а я порвал рубашку. Точнее, не порвал, а просто рукав почти целиком ампутировался. Нитки теперь очень плохие: только человек заденет за что-нибудь — вся одежда в клочья.
Дом наш небольшой, деревянный, построенный специально для лагеря. Столовая — огромная. Мы с Томеком и Севереком сразу решили, что в плохую погоду здесь вполне можно в футбол играть.
По обе стороны от столовой — спальни и умывалки. Спальни большие, умывалки маленькие. А внизу, в подвалах, разные кухни, кладовые, склады. Мы, конечно, всё это обследовали. Где двери были заперты, в щёлку заглянули. Ничего особенного: уголь, картофель, мешки какие-то. Томек, который каждый год ездит в лагерь и понимает что к чему, сказал:
— Всё подготовлено! Здорово будет!
Не в добрый час он это сказал. Моя бабушка не зря говорит, что нельзя ничего хвалить вслух: «Сглазишь!» Вот и Томек сглазил наш первый день в лагере. Едва он сказал свои слова, раздался звонок, и мы побежали сломя голову на площадку перед крыльцом. На крыльце уже стоял начальник лагеря, рядом воспитатели; они смотрели на нас будто со сцены. А мы выстроились по четыре в ряд, справа ребята, слева девочки.
Начальник лагеря стал говорить речь.
Я слушал, и мне становилось грустно. Взрослые всегда выдумают что-нибудь такое, чтобы у детей свободной минутки не оставалось. Даже в лагерях! То дежурство, то шефство…
Я так задумался, что даже не очень хорошо слышал, о чём говорил начальник лагеря.
Потом ребята начали вызываться на всякие работы, дежурства, некоторые захотели взять шефство над разными лагерными помещениями, чтобы там всё хорошо оборудовать.
Томек даже меня не спросил и вызвался оборудовать столовую. Самый большой зал! Где у него мозги? И ещё меня уговаривал. Я, конечно, отказался, коротко и решительно.
Но напрасно я надеялся, что мне хоть в этот раз повезёт и воспитатель меня не заметит.
Как бы не так! Он подошёл и спросил, где я хочу работать.
— В умывальной, — сказал я. (Умывальные по крайней мере маленькие и уже чистенькие.)
Воспитатель подумал немного, а потом согласился:
— Хорошо. Погляди, что там можно сделать.
В помощь мне он выделил Северека, который тоже ещё не вызвался ни на какую работу. Этот Северек — хороший товарищ, только очень медлительный. Не было случая, чтобы он куда-нибудь спешил. Мы прозвали Северека Грушкой, потому что у него голова будто груша, хвостиком вниз.
Когда все разошлись выполнять свои поручения, я ему сказал:
— Пошли, Грушка, в умывалку, посмотрим, что там можно сделать.
— А куда спешить? — сказал Грушка. — Впрочем, можно и пойти.
Пошли. Смотреть там особенно нечего. Пол. Потолок. Стены. У одной стены — жестяные умывальники. Над ними полка — наверно, для зубных щёток. У другой стены — несколько табуреток, низкая лавка. Над лавкой — вешалки, под лавкой — тазы. Для мытья ног, что ли? Ну ясно: даже в лагере не могут оставить наши ноги в покое! Я тяжело вздохнул и говорю Грушке:
— Что мы тут можем сделать? Если даже эти стены позолотить, а на полу постелить шёлковый ковёр — всё равно уютней здесь не станет. Гиблое место. Если бы я не был мужчиной, плакал бы тут с утра до вечера.