— А… ну… они имеют право использовать так мое имя? — выдавил Гарри, преодолев первое потрясение.
— Узнайте сами, если вам интересно, — вскинул брови декан.
— Что ж, ладно, — Гарри вздохнул, вставая. Поезд отправлялся в десять утра, и ему еще нужно было собрать вещи.
— Поттер, — тон, которым позвал его Снейп, был странным. Будто тот заставлял себя говорить через силу. Гарри обернулся, ловя на себе хмурый взгляд темных глаз. — Я знаю, что Хагрид подарил вам альбом с фотографиями родителей.
— Эм… Да, сэр, — Гарри не был уверен, почему вдруг декан мог заговорить об этом.
— Разумеется, колдографий вашего отца у меня нет, — Снейп брезгливо скривился. — И нет отдельных колдографий с вашей матерью, так что я не дал ничего Хагриду, когда он просил.
Декан двинул по столу белый прямоугольник с какой-то закорючкой на нем.
— Эта руна не позволит увидеть изображение кому-то, кроме вас, Поттер. В силу некоторых обстоятельств — о них вам знать пока не обязательно — будет лучше, если как можно меньшее количество магов сможет уличить меня в сколь угодно тёплых чувствах к вашей матери. Точно так же, никто не должен заподозрить меня в особом расположении к вам. Впоследствии это может быть использовано против нас обоих. Я ясно донес свою мысль?
Гарри медленно кивнул. Он подозревал, что его декан был как-то связан с Темным Лордом. Все же уши были даны ему не как украшение, а в гостиной чего только не шептали. При этом профессор не сидел в тюрьме и вроде как благожелательно общался с Дамблдором. Положение его выглядело неоднозначно. На чьей стороне в действительности был Снейп в прошедшую войну? Вряд ли кто-то смог ответить на этот вопрос с уверенностью. Кроме самого Снейпа, разумеется.
Как бы то ни было, Гарри решил, что до поры не будет в этом копаться. Потому что, за кого бы декан ни воевал тогда, сейчас — по крайней мере, если судить по всем словам и действиям Снейпа, — он не представлял для него угрозы.
Гарри поднял колдографию и перевернул. Запечатленные на ней подростки сидели на узорчатом пледе, расстреленном под раскидистым вязом. Вокруг лежали книги и конспекты, пара крупных яблок. Тощий паренек рядом с хорошо теперь знакомой Гарри рыжей девушкой с его выглядывающим из-под занавесивших лицо волос носом не мог оказаться никем, кроме Снейпа. В какой-то момент девушка вскидывала голову, замечая фотографа, лучезарно улыбалась и махала рукой. После тыкала в бок и соседа. Юный Снейп, оторвавшись от книги, недовольно косился на Лили Эванс, на фотографа, но спустя секунду, закатив глаза, все же поднимал ладонь в скупом приветствии. Им было лет двенадцать или тринадцать.
Гарри почувствовал, как в горле встает ком, и поспешил его сглотнуть. Декан вряд ли оценит, если он расчувствуется.
Дело было даже не в еще одной колдографии с его матерью, пусть её новый образ и отозвалось внутри него тёплой грустью. На фото был сам Снейп — его прошлое, вряд ли часто кому-то показываемое. Да декан сам минуту назад сказал, что лучше бы как может меньшее количество людей об этой части его прошлого знало. И это значило, что в некоторой степени маг ему доверял, по крайней мере, был уверен в его осмотрительности, в том, что Гарри сохранит этот доверенный ему кусочек биографии декана в тайне. Это… казалось гораздо важнее даже самой отданной колдографии — просто ещё одной в его альбоме.
— Благодарю, сэр.
— Не стоит, — Снейп поморщился. — Еще одно. Имея в виду вашу домашнюю ситуацию и упорство директора в том, чтобы вы оставались там, где вы есть… Упоминая о знакомых вашей матери, я сказал правду. Я не в том положении, чтобы бодаться с директором, и — вы вряд ли этому удивитесь — терпеть не могу детей, вообще кого-либо на своей территории. Однако! Если станет слишком плохо, Поттер, я имею в виду, действительно плохо, вы можете попросить о помощи. Я дал доступ вашей сове. И… Просто к слову: Дурсли не знают, что вам нельзя пользоваться магией на каникулах.
Гарри замер, уставившись на Снейпа. Его переполняли эмоции.
Однако, помня предупреждение о благодарностях, он ограничил свой ответ кивком и сдержанным: "Я запомню, сэр".
Лишь в коридоре Гарри позволил себе широко улыбнуться. В начале года возвращение к Дурслям этим летом виделось ему трагедией. Вкусив еще раз другой жизни — с сытной едой, мягкой постелью и в этот раз магией, — смириться с той действительностью, где он Урод, домашний эльф тётушки с дядюшкой, казалось невозможным. В феврале, поняв, что все же проведет лето у Дурслей, он впал практически в отчаянье.
Трагедия, однако, стала просто неудобством после шокирующего осознания, что на него охотится вроде как мертвый волшебный маньяк. В этом свете придурки-Дурсли уже не казались такими ужасными. Если на дом действительно была наложена защита, что сможет уберечь его от Волдеморта, Гарри мог потерпеть их два месяца. Особенно теперь, когда знал: если что-то случится, если родственники перейдут черту, ему помогут.