Тогда ты возьмешь меня за руку, и мы отправимся в горы к озеру слёз. Вода, несомненно, окажется прохладно-солёной - зато никаких завышенных ожиданий. Я разведу костёр на берегу, на нашем излюбленном месте, у поваленного дерева людских переломанных судеб. Укроемся одеялами, обнявшись, и будем весело любоваться луной из заплесневелого сыра, окруженной звёздами, которых никогда не существовало.
Я буду умирать и возрождаться ради твоего сиюминутного взгляда, падать, с трудом выискивая силы подняться, рушить материю, воссоздавая вокруг призраки болезненных фантомов.
Пусть даже загорится этот мир, и мне придётся вдыхать остатки кислорода гибнущей в агонии атмосферы, я буду лишь просить не покидать меня, остаться рядом до конца.
Наверное, в момент именно личностного выбора, по пути тебе с человеком или нет, жизнь и проверяет нас на прочность. Тогда ощущаешь себя престарелым серфером в противоборстве с волнами себе не по уровню. И начинает казаться, что захлебнёшься от любой следующей, но, глотая солёную воду, ждёшь той идеально единственной, способной вывести на высшую точку. Плевать, что вскоре неминуемо с неё упадёшь, ведь до того обязательно случится судьбоносная секунда триумфа, ради обладания коей не жаль претерпеть трудностей и лишений.
Страдание - не зазорно, ибо порой лишь через него мы способны дотянуться до целей, расположенных цинично за пределами наших максимально смелых устремлений. Главное, никогда не опускать рук - даже если кажется, что воля снизилась до минимально критичного уровня. Только в борьбе мы подтверждаем личное право на ежедневное существование, даже если весь смысл последнего - жить прошлым, бесконечно пробуя перехитрить «эффект бабочки».
Жизнь без страданий вообще представляется мне чем-то вроде резинового бутерброда с пластилиновым соусом, завалявшегося последним экземпляром на верхней полке в супермаркете по уценёнке.
И тут я вспоминаю, что прах и кости - это в общем-то всё, что останется после... Сознание гонит прочь объективную неотвратимость финальной точки, момента, когда глаза закроются, а сердце более не ударит вновь. Чёрт, даже звука земли, осыпающей крышку гроба, уже будет не услышать. Остаётся лишь пользоваться нехитрым оружием, допущенным нам правилами в схватке с неизбежным - жить на полную в погоне за мечтой и любить, будто в последний раз.
Тогда, при любом выборе, ошибки, с философской точки зрения, уже быть не может.
Подозреваю, почти в каждой любовной истории, негатив и повседневная изоляция аффекта быта составляют превалирующую часть от всего остального. Нужно лишь уметь точно определять момент, когда отношения начинают тебя безвозвратно разрушать.
Мне это напоминает ситуацию, когда вроде только что было чистое небо, но вдруг, откуда ни возьмись, собралась гроза. Лежишь, слушаешь, как шины машин прорезают потоки воды, а капли методично барабанят по листьям, грустишь вместе с дождем, пытаясь смириться с мыслью, что чувства умерли, залипнув на осколках твоего маникюра. И мы уже, на самом деле, давно чужие, но по виду - роднее некуда, но это всё - уже не то, напускное. Будто брат с сестрой, проснувшиеся вдруг однажды в одной постели. А игра стихии за окном - не блажь природы вовсе, а мои слезы, растворяющиеся в лабиринтах пустоты меж нами.
Ты меня ненавидишь, а я тебя... скорее, люблю. Парадоксы наших отношений, где всё стабильно протекало не так, как ожидалось... Я мог прождать тебя три часа в метро, с цветами, и, в итоге, дождаться, а на следующий день не иметь терпения даже на жалкие пять минут. Ты могла говорить мне жестокие обидные вещи, а после обнимать так, что я моментально забывал обо всём на свете. Мы опаляли собственную кожу при малейшем сближении, но продолжали изнурительно заниматься самоуничтожением без попыток остановиться или, хотя бы, сомнений. Паузы в разговорах сменяли ссоры, а трудные дни - ночные схватки мокрых тел при свечах в блеске отражения зеркал. Были мгновения, когда я буквально жаждал спокойной жизни, но ты не позволяла мне снизить темп этого проклятого ралли без победителей, когда же минуты сомнений наступали у тебя, то тут уже я безжалостно повышал уровень адреналина. Мы гибли от яда друг друга, но не могли представить, как это - отказаться от прощупывания границ общего предела. Вполне возможно, у меня такие холодные глаза, а у тебя - столь брезгливая отстранённость в мимике именно потому, что, в определенный момент, мы осушили чувства друг друга без остатка, но, даже обнаружив дно, посчитали, что нам всё равно того мало.