Спустя какое-то время и воспоминания перестают исцелять, исчезая, словно волшебные тропические острова, от которых ты гребешь на своей скромной лодке всё дальше. Потом те уже едва заметны в дымке горизонта, но ты, почему-то, продолжаешь вглядываться в их очертания до последнего момента, когда больше не остаётся совсем ничего, и согревает лишь надежда, что однажды ты приплывёшь к новым, ещё более фантастическим участкам суши.
Интересно, простит ли она меня? Если не сейчас, то, может, позже?
Не каждый из нас вообще способен это делать - прощать. Даже когда тяжело, больно и кажется, что нет будущего. Когда ревность и обида застилает глаза. Уйти или остаться - в конечном счёте неважно, куда приоритетнее по-настоящему искреннее прощение, позволяющее сбросить с себя навсегда бремя губительного негатива.
Жаль, впрочем, раны, крохотные такие отверстия в ткани души, словно от выстрелов профессионального снайпера - всё равно останутся.
Поэтому, если можешь, прости меня, и лети прочь... ласточкой, в небо, без конца...
И я пишу на бумаге, прежде чем выбросить её в мусорную корзину, всего несколько строк:
Добро пожаловать в мир,
Где сожжено всё вокруг,
Где я уже не кумир,
А просто твой лучший друг.
Где крыльям больно парить,
И даже времени нет,
Чтоб образ твой уловить,
Или нащупать твой след.
И таким образом прощаюсь с тобой сам для себя. И пытаюсь идти дальше. С оттенком легкой печали на заднем фоне, как бывает, например, в погожие дни середины сентября, когда складывается ощущение, что на мгновение вернули лето, которого ты, в силу календаря, уже и не слишком-то достоин, с одной лишь целью - после забрать, сразу и безжалостно.
Каждый из нас - постоянно находится в дороге. Не важно, дорога ли это успеха, обретения смысла либо исколотых вен. Все мы безостановочно что-то ищем, вопрос лишь, придем ли когда-нибудь к запланированному изначально или это, наоборот, явится противоположностью тому, чего мы столь продолжительно жаждали?
Ночью мне вновь снится она.
Делает маникюр, а слезы капают прямо на покрываемые лаком ногти. Зачем вообще она этим занимается? Наверное, чтобы просто как-то отвлечься. Ведь тот, кто казался всем, больше не позвонит, не придет и не оценит эти чертовы лепестки сакуры, которые она сейчас столь старательно пытается вывести кистью. Он её вероломно бросил, и мир, казалось, моментально рушится прямо на глазах, утопая в ярости обиды и скорби. Солнце более не радует, проклятые улыбки на лицах прохожих теперь раздражают настолько, что хочется буквально расцарапать эти счастливые физиономии в кровь.
По вечерам опять будут слезы, мороженное и романтические мелодрамы со счастливым концом. Она, на самом деле, никогда не думала, что столь одинока, но, почувствовав то впервые, оказалась не готовой к жизни в подобной фазе.
После, недели спустя, пробует курить, читать книги по мотивации и выгибаться на йоге в роскошном фитнесс-центре. Пустота внутри не уходит - кажется, лишь расширяется. Она пытается заполнить ту случайными свиданиями, мимолетными романами. Потом покупает кота. После сдаёт животное маме и уезжает в Африку работать в благотворительной организации. Ищет себя, пытается расти духовно по техникам модных восточных практик. Осваивает даже чёрную магию, и потому искренне верит, что теперь её бывший на всю жизнь будет мучиться с грыжей, может, даже простатитом, благодаря её ловким манипуляциям с иглами и тряпичной куклой.
Впрочем, чувство одиночества не уходит. Тогда она плюет на Африку с этими вечно ноющими голодранцами и местными мужчинами, хищно разглядывающими её, словно бедняк - кусок жаренного стейка, и возвращается домой. Погружается с головой в бизнес, относительно успешно...
Потребляет, потребляет, потребляет...
Уже даже очередные платья от кутюр нет возможности куда-то впихнуть, не выбросив предыдущие, из старых коллекций, но счастье неуловимо быстро улетучивается, проявляясь на краткие мгновения, а после вновь - тоска, попытки отвлечься, рефлексии на тему бессмысленности бытия.
Однажды, гуляя по набережной Ниццы, она видит улыбчивого бездомного, играющего на губной гармошке, то и дело прикладывающегося к бутылке дешёвого вина, машущего рукой всем прохожим сразу, с наслаждением подставляющего лицо весеннему солнцу Лазурного берега. Непонятный импульс, зародившийся где-то внутри её годами расширявшейся пустоты в груди, заставляет подойти поближе. Монеты в несколько евро звонко падают в эмалированную тарелку с лепестками сакуры, точь-в-точь такими же, какие она так любила рисовать лаком.