И всё было хорошо, пока одной зимней ночью Паша не пропал.
Можно во всём винить проклятое пианино, которое поздно вечером папа решил поменять местами с ёлкой. Можно самого Пашу, который каждую ночь сбегал из дома, никого не предупредив. Но об этом Инка узнала позже.
А тогда, утром 31 декабря, она проснулась одна в квартире. На самом деле не одна, но ночного жильца видеть не могла, зато хорошо слышала, поэтому проснулась Инка от скрипа, скрежета.
На улице было ещё темно. Уличный фонарь через окно освещал пустую кровать брата, на ней лежал только мобильный телефон. Страшно. Инка включила маленький фонарик, с которым спала, и посветила под свою кровать. Ура, злых рук не было, можно слазить.
В белой ночнушке, сама словно привидение, она осторожно открыла дверь детской:
– Паша?..
В комнату запрыгнул испуганный кот. Инка взвизгнула. Скрип тоже остановился.
– Паша?.. – снова выглянула она. И вышла из детской в зал.
Сходила в спальню родителей, конечно, они уже уехали на работу, но вдруг Паша уже сидит за папиным компьютером. Паша не сидел. Заглянула на кухню. Никого.
Скрип повторился. Инка вернулась в зал и увидела, что скрипит: медленно-медленно двигалось пианино, царапая пол. Оно словно увидело, что Инка смотрит, и остановилось, притворяясь нормальной недвигающейся мебелью.
Поздно. Инка уже всё видела.
Она забежала в детскую, захлопнула дверь, цапнула с Пашиной кровати телефон и забралась под свою. Что-то пушистое коснулось её ног. Ааа! Мохнатые руки? Нет, испуганный кот.
– Подожди, котик, скоро нас спасут, – сказала Инка, разблокируя экран Пашиного телефона.
Через полчаса Инка услышала скрежетание ключа в замке, а потом мамин голос:
– Паша, ты зачем издеваешься над сестрой? Ты же взрослый для таких шуточек.
Потом мамины ноги в сапогах зашли в детскую, только тогда Инка вылезла из-под кровати, увидела маму целиком, в синем пальто и шапке, прижалась к родным коленкам.
– Я проснулась, а Паши нет.
Мама взяла на руки Инку. Пошла в коридор, посмотрела, висит ли пашина куртка, куртка не висела, стоят ли зимнии ботинки, пропали. Проверила Пашины ключи в ключнице, а вот они были.
– Не понимаю, – сказала мама и поставила Инку, которая всё прекрасно понимала.
– Это было привидение, оно двигало пианино.
– Пианино?!
Мамы обычно не верят словам детей, но их мама была особенной. Она поверила, и её это свело с ума.
Она стала раскрывать шкафы и рыться в вещах. Но самое странное, некоторые шкафы начали открываться сами собой и вываливать вещи на пол. Бжж. Выдвигались ящики. Тыщ, тыщ, тыщ. Закрывались и открывались дверцы.
– Мама! – закричала Инка.
Но мама, наконец-то, нашла, что искала. Белый браслет. Как у Паши. И, когда мама надела браслет себе на руку, шкафы сразу успокоились.
Мама
Браслет из белой бороды нашёлся под нитками, спицами и бисером, тем, что осталось от времен, когда люди шили не ради развлечения, а потому что не было другого выбора. Хорошо. Мама думала, что потеряла браслет навсегда.
Как потеряла воспоминания о тех временах. Они приходили лишь во снах. Обрывками. Огромный деревянный дом, снежинки летящие вверх, а не падающие вниз, миллионы дверей посреди снежного поля. Девочка с синими глазами и белой косой. Совсем как эта, что возникла среди зала, когда мама надела браслет.
– Это всё-таки ты!
Девочка остановилась, перестала выкидывать вещи из шкафов, повернулась к маме и улыбнулась:
– Это я, Светочка. Помнишь, мы делали бабочек из снега и посылали друг другу через дверь? И только потом менялись мирами.
Мама поморщилась на “Светочку”, она уже давно была Светланой.
– А мы никогда не были там вместе? – образы прошлого путались со снами.
– Нельзя, только один ребенок в волшебном мире. И только один взрослый.
– И одно правило, – вспомнила мама, и её спокойствие как рукой сняло, – вернуться до волшебного заката, но там всё наоборот, а в нашем мире это…
Мама взглянула в окно. День наступил, небо было розовым от восходящего солнца.
–… рассвет. Нет!
Мама побежала к пианино, еле-еле отодвинула его от стены.
– Нет, не надо, – пыталась отговорить её подруга детства, – он переждёт, спрячется где-нибудь. Может быть всё обойдётся.
– Может быть? – рассердилась мама, она утирала пот со лба, она всё ещё была в синем пальто и меховой шапке, – как ты могла меняться с ним, как со мной?
Мама выговорилась и снова стала двигать пианино.
– Я хотела вырасти, помнишь, я взрослею лишь на одну ночь в год, в новогоднюю ночь, потому что провожу её здесь. Вот я в вашем мире и спала.