-А Бутырскому это понравится?-спросил умный Гоги. Кото-рый несколько туго всегда соображал.
-Несомненно,-ответил Сосо. Он так хочет услышить пение своих лучших учеников: Елисабедашвили и Копанадза.Кто из них только ближе к нему? Вот в чем вопрос…..
И друзья довольные своими планами на вечер заспешили в столовую,поскольку уже звонили к обеду.
Трапезная-хмурое помещение с длинными рядами столов и скамеек и возвышением,на котором обычно один из дежурных учеников училища читал молитвослов,начинавшийся обычно: “Отче Наш..” .
Металлические глубокие тарелки, деревянные ложки стояли около каждого ученика. На несколько человек –большая тарель с ломтями серого хлеба. Дежурные юноши разносили постный суп в больших котлах,из которых старший зачерпывал глубокой поварежкой содержимое котла и выливал в тарелку. Другая пар-тия дежурных почти одновременно накладывала в плоские деревянные тарели каждому ученику по куску рыбы и пшенной каши с конопляным маслом.
Чувствовалось присутствие молодых, не очень сильных, пот-ных и не всегда чистых мужских тел. Легкий кисловатый запах исходил от вспотевших ног некоторых учащихся.Но обстановка бьющего через край веселого задора не могла быть скрыта пост-ным обедом, унылостью обстановки, занудным голосом чтеца, однообразностью убогого форменного одеяния учащихся и под-черкнутой строгостью физиономий наставников, словно прогло-тивших аршин в своей удивительно законченной вредности.
До чего же медленно и тоскливо потянулось время! И все это не смотря на то,что обед-то,как выяснялось,был особенный.Так как помимом всего уже поданного ученикам на этот раз пола-галась еще и порция необычного в этих местах блюда-русской разварной репы. Учеников приучали к русскому общежитию. И в последнее время на попечительском совете даже вынесли специальное постановление:”Поощрять вкушение русской пра-вославной пищи!”
Правда может быть это делалось и вовсе не с целью приб-лизить вкусы грузинской учащейся молодежи к вкусам русской кухни. А просто так. Из экономии и рационального предпо-ложения, что молодые желудки этих грузин переварят всякую, даже необычную русскую кухню. Все может быть. И это правда.
И вот на Великой Вечерне,когда всем ученикам положено быть в храме.А хору вторить диакону на славословие Господу, случилось страшное. А о чем подумать-то было нельзя. А слу-чилось. Это как челнок по реке. Казалось,плывет сам по себе. Плывет как миленький. Никого в нем нет. А некто, может быть сам черт, возьмет да этот челнок закрутит, завертит, вдруг, на самой середине. Аж страшно подумать, что ты в этом челноке находишься. А не дай Бог,если по реке еще бревна плывут. Пока плывут как и сам челнок плывет. И все хорошо. А если челнок закрутило, завертело. А бревна продолжают плыть вперед да вперед. Что тогда? Тогда совсем плохо. Бревна начинают бить челнок то с переди, то сзади, то в бока. И перевернуться ему как дважды два. И полумать страшно,что в таком челноке люди си-дят. Это они свою судьбу к смерти готовят. И кто из такого чел-нока выпрыгнет, то тот первый смерть и примет. А если ,вдруг, кормчий в челноке объявится, то здесь у всех какой ни на есть шанс появляется живими до берега добраться. А ведь и так бывает, что в такую ситуацию заранее сам кормщик своих пас-сажиров ставит,чтобы испытать их.Не испугаются ли эти люди.А если не испугаются,то с ними можно и дальше в походы ходить. Если же испугаются и даже кое-кто погибнет. Туда им и дорога.
Диакон начал как положено:”Миром Господу помолимся”.
И хор грянул:”Господи помилуй”. На каждое прошение:”О Свышнем мире и спасении душ наших,Господу помолимся.О мире всего мира,благостоянии Святых Божиих Церквей и сое-динении всех, Господу помолимся”….
Присутствующий здесь же как и все преподаватели училища инспектор Бутырский внутри себя очень благосклонно отно-сился к хору училища и считал его своей заслугой и гордостью.
Для себя, своей собственной задачей он считал неукосни-тельное внимание к душам учеников, которые должны были находиться в смирении и уважении, и благоговении перед на-чальством и учащим преподавательским составом.
И только хор успел произнести: ”…..помолимся о Богохрани-мой стране нашей, властех и воинстве ея…” как вместо:”Господу помолимся”, он услышал невероятное. Почти одновременно музыкальный и тонкий слух инспектора уловил кошачье мяу-канье, которое издавали никак не иначе, но учащиееся Елиса-бедашвили и Капанадзе. Он мог при причастии подтвердить это. Поскольку твердо различал голоса своих учеников хора. Дальше шло все снова по порядку:” О плавующих,путешествующих, недугующих, страждущих, Господу помолимся”.
Грозный взгляд Бутырского рыскал по лицам участников хора. Но все было в порядке. Выражение лиц учеников как будто бы не изменилось. Хотя чувствовалась какая-то расте-рянность. Но хор стройно продолжал исполнение великой ектинии.
“ О избавитися нам от всякие скорби,гнева и нужды……” Пов-торение кошачьего хора явно в исполнении все тех же Елисабедашвили и Копанадзе! “….Господу помолимся”. Между ними стоит ученик Джугашвили. Активно поттягивает.Но почему он, инспектор, не слышит его звокого голоса?
Вот уже и первый антифон 1-й кафисмы исполнили.
“Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аллилуиа, аллилуиа, алиллуиа.
Опять кошачий хор в исполнении тех Елисабедашвили и Копанадзе!!
“И ныне и присно и во веки веков аминь.” А дальше мно-гократное “Аллилуиа!” потрясло стены храма с бешеным испол-нением кошачьих голосов.
Лица учеников Елисабедашвили и Копанадзе были белее стены. И слезы показались у них на глазах.
Неслыханное дело. Богослужение было прервано. Елисабеда-вили и Копанадзе были изъяты из состава хора и приглашены в кабинет инспектора Бутырского.
Растерянный диакон не знал,что и думать.Учащиеся разби-лись на группы и комментировали случившееся каждый по своему. Сосо стоял одиноко,переводя взгляд то на одну,то на другую группу учеников. Иногда его взгляд задумчиво скользил по стенам храма.
Гоги и “второй Сосо” были вместе и переговаривались между собой. Но их останавливало поведение Сосо. Они хотели подойти к нему. Но что-то останавливало их. Это была какя-то стена, которая, вдруг, мгновенно возникла между ними и самим Сосо. Они не видили этой стены. Но она отчетливо чувствовалась. К Сосо подходить было нельзя. А Гоги и “второй Сосо” вдруг испугались. Они почувствовали,что совершили что-то такое,что и делать-то было вовсе нельзя. Совершили что-то из ряда вон выходящее. И это тоже останавивало их. И они как молодые жеребята двулетки топтались на одном месте. Но к Сосо не подходили.
Остальные ученики, поняв, что свершилось что-то из ряда вон выходящее в силу уже не детской сообразительности уже давно усвоили,что в таком деле, поскольку к ним это и не относится, лучшее состояние души: ”ничего не знаю, ничего не слышу, ничего никому не скажу…”.И они были правы. Через некоторое время в храм вошел все тот же Бутырский и длинным полусогнутым пальцем поманил за собой в кабинет Сосо Джугашвили. Участники хора как завороженные мартышки при-тихли, смолкли, остановились даже в тех позах,в которых они стояли.
В кабинете Бутырского проходило престранное объяснение.
Бутырский: