- Расслабься,- говорит мне Мэд в машине. Она крутит передо мной наполненными гелиевыми подкладками. – Я пришла подготовленная.
Она подготовлена для падения. Мой желудок делает прыжок с переворотом.
Мне становится еще хуже, когда мы подъезжаем к катку. Здесь слишком много машин для пяти тридцати утра.
В итоге, Игорь останавливает репортеров у двери. Они сверкают своими бейджиками ему в лицо, но он твердо говорит:
- Простите. Закрытая тренировка.
Через меня проходит облегчение, но до тех пор, пока я не понимаю, почему он их не пускает. Он не хочет, чтобы они увидели, как мы провалим четверной.
Мы делаем разминку вне льда, потом Игорь дает нам пять минут, чтобы ноги отдохнули. Он отводит Мэд в сторону и тихо беседует с ней у бортиков. Он передумал? Пожалуйста! Пожалуйста!
Нет, триумфальная улыбка Мэд показывает, что моя мечта вся в осколках.
– Прекрасный тройной выброс для разминки,- объявляет Игорь.
Это я могу сделать. Тройной Сальхов наш лучший выброс. Вот почему Игорь держит его в нашей программе, хотя большинство других выбросов имеют более высокие базовые значения. Он говорил нам, что он выглядит непринужденно и красиво, редкая похвала от Игоря. И он прав. Я смотрю, как Мэд крутится в воздухе, четко делая три оборота и заканчивает приземлением, как по учебнику. По этой причине мы постоянно получаем два балла за этот элемент.
- Очень хорошо,- говорит Игорь. – Еще один.
Он поворачивается ко мне.
– Выше, как только можешь. Ты должен быть готов справиться со следующим четверным.
Мы набираем скорость, когда Мэд резко останавливается.
Игорь кашляет:
– Мэделин.
- Секунду, мне кажется, у меня развязались шнурки.
Она наклоняется, развязывает колготки, и возится со своим коньком.
- Все нормально?
Я заламываю руки, но это делает меня еще более нервным и покалывание распространяется по рукам.
Она встает.
– Мне больше не нужно ничего фиксировать,- говорит она, делая свой голос тихим. – Но твои руки трясутся. Не думай наперед, помнишь? Сфокусируйся на настоящем, будет достаточно всего, о чем можно поволноваться, когда мы будем делать четверной.
Еще раз мы разгоняемся для выброса. Шаг, крест, шаг, крест, Моухок. Я вкладываю всю свою силу в элемент и смотрю, как Мэд делает один-два-три - что!?!
Сердце останавливается, когда я понимаю, что она собирается сделать четвертый, но я не могу оторвать глаз от нее. Четыре. Она вылетает. Но это был полностью провернутый выброс. Она была права, мы уже близки.
Она отскакивает назад и катится впереди меня.
– Прости. У нас нет другого пути.
Она обманула меня. Нет. У нас нет другого пути. У них с Игорем. Я офигел на секундочку, но это был хороший обман. И это сработало. Я медленно выдыхаю.
– Все хорошо.
Мы можем это сделать. Мы собираемся сделать четверку. Уверенный сейчас, я делаю еще одну попытку. А потом другую. И другую. На пятой попытке, Мэд делает три с половиной оборота, шатко приземляясь с касанием.
***
Наш успех с четверкой взлетает все выше, и я больше не волнуюсь о том, что репортеры провожают нас до школы. Слава богу, они не разрешены в здании. Но к сожалению, все равно это уже известно всей школе. Я захожу на первый урок в спортивный зал и там хором:
- Вухуу Нильсен!
Крис изображает звук затворов фотоаппарата.
– Он снимает… на этот раз он не забивает, - он смеется и бьет меня в ребра. – Когда у вас это началось?
Как другие парни могут обсуждать, как я могу держаться с одной девушкой, если я никогда ни с кем не встречался.
Стеб из раздевалки преследует меня целый день, другие ребята, как Крис, эмитируют журналистов, когда видят меня в холле. На английском, кто-то очень сильно зациклен на шутке. Курт буравит меня взглядом, как будто хочет кинуть мне шайбу в лицо. Но у меня есть другая причина, чтобы держать все в секрете. Тут нет никакого способа выиграть.
33
Мэдди
Гейб был прав на счет репортеров. Без огня, новости быстро замораживаются на пару дней. Я жду до вечера воскресенья, чтобы быть уверенной в этом. Потому что после субботнего просмотра кино, когда мы делили одеяло и шуршали пальцами в миске от попкорна с Гейбом, я не могу ждать дольше. Может быть ни он, ни я не знаем, что делать с нашим «секретным» беспорядком, но Бостон был больше чем притворство. Посещение библиотеки, прогулка по саду, Гейб знает, как успокоить мои нервы… все это было нашим. Я теряю нас, теряю Гейба. У нас нет даже нескольких минут наедине в гараже, со времен национальных, и все из-за окружающих нас репортеров. И мы выбраны на мировой чемпионат. Мы сделали четверку. Я хочу праздновать!
Я устанавливаю будильник на полночь, ставлю телефон на вибрацию, и кладу под подушку, чтобы не разбудить родителей. Мне не нужно их беспокоить. Я лажусь на кровать, смотря на луну, чувствуя, будто сейчас снова канун Рождества и я все еще верю в Санта Клауса.
В половине двенадцатого я встаю. Из окна моей спальни просматривается дом Гейба – одинокий огонек исходит из кухни, когда весь остальной дом погружен в темноту из-за отблесков фонарей.
Я просовываю руки в рукава халата, натягиваю пару толстых носок и спускаюсь вниз. Тихо открываю шкаф в холле и проскальзываю в сапоги. На кухне, смотрю на вешалку рядом с дверью. Вот он, ключ, висит на красной ленточке. Все наше соседство выглядит тихо и спокойно, когда я прохожу через двор, ступая на следы Гейба в снегу, чтобы скрыть свои следы. Ключ к двери Нильсенов нагревается в моем сжатом кулаке. Я открываю дверь, медленно и осторожно поворачивая ручку. Закрыв за собой дверь, я снимаю свои сапоги и напряженно держу их напротив груди, так как я не хочу оставить лужи за собой.
Я смогла бы подняться к Гейбу даже во сне, несмотря на то, что я не была там сто лет. Когда мы были маленькие, Гейб и я любили прыгать на шестой скрипучей ступеньке, но сегодня я пропускаю ее. Наши родители отпускали нас с ночевкой, когда мы были детьми, но это прекратилось, когда Гейбу исполнилось девять. Последний раз нашей общей ночи, был у меня дома, когда мама пришла будить нас на завтрак и застала меня и Гейба ютившимися под одним одеялом.
Мама позвала мистера Нильсена. У меня дрожали губы, а Гейб не мог смотреть маме в глаза.
– Простите, - сказал он, - я знаю, мы не должны были.
Он порылся в моих простынях и нашел игровую приставку и отдал маме.
- Это все, что вы делали?- спросила мама. Они с мистером Нильсеном смеялись так, что у них из глаз потекли слезы.
Если бы нас сейчас так поймали, то ни один из родители не смеялся бы. Никто бы не поверил, что мы играли в видео игры, даже если бы это действительно было так.
Перед дверью Гейба, я прислушиваюсь к каждому звуку от каких-либо движений, но ничего не слышу. Я тяну за ручку.
Потом, краем глаза вижу, как вниз по коридору открывается дверь. Оглядываюсь вокруг, но в холле нет места, чтобы спрятаться. Я прижимаюсь к стене, как могу, чтобы сровняться с плоскостью.
Что-то мягкое щекочет мои ноги и, я почти роняю сапоги. И тут, я слышу мурлыкание. Аксель трется о дверь Гейба, потом спиной о мои ноги как бы спрашивая меня, чего я жду. Я молю дверь, чтобы она была тихой и поворачиваю ручку в комнату Гейба. Аксель мечется между моих ног, чуть ли не сбивая меня, когда я вхожу внутрь.
Сердце колотится в груди – я не была в его комнате с седьмого класса. В старшей школе, время, которое мы проводили вместе, возросло, и мы просто встречались на катке вместо этого. Могла ли я перепутать комнаты? Бэтмэнская кровать заменилась на двуспальную раскладную.
Он поменял комнату? Нет, сигнализировал он мне из этого же окна.